Как в поэзии поэты, бывает, недоговаривают, но обязательно имеют недосказанное в виду, так и автор фильма, не показывая, что вокруг главного героя творится великое множество таких же зверств и бесчинств, имеет это в виду. И все это в фильме присутствует не тайно, а явно и совместно с трагедией семьи Манукян – где-то совсем рядом и где-то очень далеко – происходят такие же трагедии: камера Акина внимательно следит за героем, стараясь не упустить ничего из виду, а рядом – сотни таких же камер следят за бедами других семей.
Такие фильмы заставляют человека проснуться и убедиться в том, что: совершенное против одного народа – совершается против всех народов и когда один из них безответственен, то где-то в другом месте – уничтожение одного из них уже подходит к концу.
Фатих Акин пытается вывести запретное в разрешенное, вынести его из контекста политического в контекст морально-нравственного и поднять турецкое общество на другой уровень осознания своей собственной истории. И требование ЕС к Турции состоит не конкретно в признании Геноцида, а в свободе слова на эту – и не только – темы. Ведь чем больше турецких граждан/турок будут способны критически взглянуть сами на себя в «зеркале исторических событий», тем короче делаются дороги по примирению армянских и турецких народов: и турок, не убивший армянина, дает шанс, что возможности нормализации этих отношений не исчерпаны, а значит – их установление еще возможно.
От шрама на шее главный герой теряет способность говорить. И это очень символично: став немым, мир вслед за ним становится таким же – немым (вплоть до сих дней): язык оторвали не у Назарета, язык оторвали у мировой истории. И на каждом из жертв Геноцида до самой смерти остается этот шрам и каждому рожденному – он передается. А тихий шепот в порыве «Арсине» есть такой же шепот неимоверных усилий Уильяма Гладстона, Иоганна Лепсиуса, Фритьона Нансена, Армина Вегнера, Сергея Городецкого и многих-многих других в попытках помощь погибающему.
И таких историй не одна, их – десятки, сотни, тысячи… Их неимоверно много и боль одного человека не имеет количественного исчисления, а становится невозможностью – в том числе – и для всякого постороннего. А «Джаной» заранее определяет весь сюжет фильма – в ней полно слез, тоски и надрыва, всего того, что изрывает душу изнутри. В течение всего фильма она служит верным спутником/путеводителем Назарета и как она их разлучила, так в конце – она объединила. И всякий к этому безразличный определяется как умерший – нравственно, духовно, внутренне…
Это песня – плач заранее, плач по приближающейся боли; при этом песня, звучащая в начале, уже не та, которая звучит в конце – в последней больше слез, а значит – больше горечи. И это невозможно не почувствовать – сердце сжимается до невозможности и момент его сжатия настолько непродолжителен и незаметен, что еще долго после оно будет не в состоянии восстановиться.
Конечно, искупление вины за Геноцид такими фильмами невозможно, но именно такими поступками возможно хоть какое-либо к нему приближение. Как не вернешь к жизни невинно погибших людей, так и не искупишь вину за подобные деяния. Эти несколько десятков турецких интеллигентов взвалили на себя всю «тяжесть» турецкой истории и пытаются на себе все это во времени пронести. А это значит, что культура отношений между двумя государствами строится не в возвеличивании своего, а в достижении уважения друг к другу.
Этот фильм – как и все ему подобные – находится как бы за пределами оценок. Он есть, он – необходимость, но он же – и недостаточность: до тех пор – пока историческая истина этой Трагедии будет пребывать на дне океана мировой истории. А потому фильм Акина не должен стать завершением, он должен стать началом и возможностью продолжения.
История – это не торт и не пирожное, чтобы убрать нелюбимый крем или невкусную вишенку, а все остальное – съесть и переварить. История – это все то, что с человеком произошло без единого удаления: все имевшее место необходимо в самом себе снести и «переварить», дабы справиться с наступающим будущим.
А что делать сейчас? Кусать локти? Но ведь уже поздно! Остается одно – приложить всевозможные усилия для недопущения повторного уничтожения человека. И тогда урок – ценою миллионов человеческих жизней и миллионов загубленных судеб – будет усвоен.
5 марта 2015 г.
Даллакян Мгер,
