Федерике Могерини, верховному представителю Европейского союза по иностранным делам и политике безопасности, выпала нелегкая задача добиться заключения ядерного соглашения с Ираном – однако разобраться с кризисом наплыва сирийских беженцев оказалось еще сложнее. В разговоре с газетой «Вашингтон Пост» в ходе своего визита в Нью-Йорк в рамках Генеральной ассамблеи ООН на прошедшей неделе, Федерика Могерини сказала, что президент Сирии Башар аль-Асад должен покинуть свой пост – но только после того, как он внесет свой вклад в построение мира в стране. Далее приводятся отредактированные выдержки из разговора с Могерини.
— Европейский союз в настоящий момент пытается найти выход из кризиса, вызванного наплывом беженцев. Как вы оцениваете сложившуюся ситуацию?
— Наплыв беженцев и мигрантов увеличился за последние шесть месяцев. Это не просто европейский кризис – это кризис как на региональном, так и на глобальном уровне. Если говорить о конкретных цифрах, то в самой Сирии насчитывается 8 миллионов внутренне перемещенных лиц, еще 4 миллиона сирийцев находятся на территории Турции, Ливана и Иордании. В Европе насчитывается около 350 000 беженцев.
– По вашей оценке, сколько беженцев насчитывается в мире в целом?
Читайте также
Подавляющее большинство мигрантов и беженцев находятся на территории Африки. Цифры говорят сами за себя: в Европе беженцы составляют 0,1% от общего населения – в Ливане их 25% от населения страны. Очень важно рассматривать происходящее в перспективе. Для нас, европейцев, эта проблема решаема.
– На прошлой неделе в ходе саммита ЕС было решено распределить определенное количество беженцев между странами Евросоюза.
– Да, [мы договорились] разделить ответственность за 160 000 беженцев между 28 странами-членами. Таким образом, ответственность не ложится исключительно на первую страну въезда, но распределяется между всеми странами.
– ЕС распределит 160 000 беженцев – однако вы сами сказали, что всего их 350 000. Что произойдет с остальными?
– Мы принимаем людей, прибывающих в страны, соседствующие с зоной кризиса – в первую очередь Грецию и Италию – и выясняем, имеют ли они право претендовать на статус беженца. Для тех, кто такого права не имеет, существуют специальные программы по возвращению на родину.
– В ЕС беженцы имеют право на предоставление убежища в первой стране въезда – однако соблюдать этот закон на практике в силу количества беженцев оказалось проблематичным. Почему ЕС допустил ситуацию, при которой торговцы людьми уводили беженцев через Балканы? Почему не была учреждена процедура для их принятия?
– Преступные организации, занимающиеся торговлей людьми, в основном перевозят людей из тех стран, в которых они живут, будь то Сирия или Ливия, к европейским берегам. В течение последних месяцев поток беженцев был так велик, что в большинстве случаев европейские страны просто физически не справлялись с выявлением, получением и обработкой всех запросов. Это привело к тому, что люди шли дальше, так что мы столкнулись с потоком беженцев, который двигался в основном через балканские страны.
– Со стороны казалось, что ситуация совсем вышла из-под контроля, когда Венгрия начала возводить заградительные сооружения на границе.
Не скрою, было больно видеть возводимые в Европе заборы и стены – в то время, как наша история строится вокруг открытых границ, устранения стен и построения открытых обществ.
– Вы сказали, что кризис беженцев – это глобальный и региональный феномен. Как вы оцениваете роль США и западных стран в деле его разрешения?
ЕС потратил на решение проблемы около 10 миллиардов евро. Один из путей, с помощью которого международное сообщество могло бы способствовать выходу из кризиса – это увеличение финансовой поддержки международных агентств и стран, принимающих большое количество беженцев. Кроме того, я убеждена, что международные партнеры могли бы принимать больше беженцев для переселения. Главная наша – в первую очередь с США – совместная задача – это решение конфликтов в Сирии и Ливии, так как именно они являются главным источником дестабилизации, которая, в свою очередь, приводит к росту числа беженцев.
– Как вы считаете, что должно стать первым шагом на пути к решению конфликта – следует ли пытаться остановить баррельные бомбы президента Асада или установить для оппозиции бесполетную зону над Сирией? Должен ли ИГИЛ быть повержен? Должен ли Асад уйти?
Давайте посмотрим на дело реалистично – я думаю, что единственное условие, при котором сирийские беженцы – не важно при этом, от кого они убежали, от режима или от ИГИЛ – вернутся домой в обозримом будущем – это если они увидят политическое решение сирийского конфликта.
– Это означает конец режима Асада?
Нет, это означает необходимость политических преобразований – процесса, в котором все сирийские партии, представители режима и оппозиции соберутся вместе для того, чтобы разработать общий план переходного периода для страны. Естественно, в этом процессе не должны участвовать террористические организации – как, например, «Джабат аль-Нусра» и ИГИЛ. Мы работаем совместно с ООН над организацией процесса политических преобразований в Сирии с привлечением региональных и международных субъектов.
– Как именно вы собираетесь этого добиться?
Иран, например, обладает мощными рычагами влияния на действующий режим – и я думаю, что при этом руководство Ирана отдает себе отчет в том, что их участие в решении сирийского конфликта станет первой после заключения ядерного соглашения проверкой способности страны играть конструктивную роль.
– Разве не Иран удерживает сейчас на плаву правящий сирийский режим?
Если мы хотим усадить представителей правящего сирийского режима за стол переговоров о преобразованиях, необходимо, чтобы на них оказали давление стороны, имеющие на них влияние – а именно Россия и Иран.
– Как вы относитесь к недавнему наращиванию российского военного присутствия в Сирии? Стремится ли Россия прежде всего поддержать президента Асада, а не участвовать в процессе политических преобразований?
Насколько я понимаю, в первую очередь Россия боится полного разрушения государственных структур Сирии, подобного тому, который мы наблюдали в Ливии –что могло бы поставить под угрозу саму идею возможности преобразований. Я думаю, все понимают, что в будущем Сирии не может быть роли для Асада. Однако процесс политических преобразований предполагает участие правящего режима в переговорах. Представьте, какие последствия для количества беженцев будет иметь падение Дамаска.
– Вы считаете, это вероятный вариант развития событий?
У меня недостаточно данных, чтобы сделать выводы. С другой стороны, Россия садится за этот стол переговоров, объявляя: «Я уже здесь и я буду участником этого процесса».
– И хочет обезопасить собственные военные базы.
Здесь есть военный компонент, но мы, европейцы, уверены, что сирийский конфликт не может быть решен исключительно военным путем.
– Как насчет баррельных бомб президента Асада? Разве они не гонят население из страны?
Люди бегут из Сирии по разным причинам, две главные из которых – это атаки режима и ИГИЛ. Мы должны учитывать то обстоятельство, что население Сирии – это хорошо образованный средний класс. Что бы вы сделали на месте этих людей, после четырех с половиной лет войны, будучи зажатыми между атаками режима и зверствами ИГИЛ? Наверное, уехали.
– Что вы думаете о предложении создать бесполетную зону над Сирией, в которой могут жить и гражданское население, и силы оппозиции? Поддерживаете ли вы эту идею?
Я отвечу открыто: если бы я была сирийской матерью, находящейся в одной из соседних стран, если бы я помнила зверства ИГИЛ, которые видела дома своими глазами, меня бы не убедили уверения в том, что я могу вернуться обратно и жить в безопасной зоне. Я не думаю, что мы в принципе можем называть эти зоны «безопасными», пока мы не положили конец конфликту и существованию ИГИЛ. Если беженцы, живущие сейчас в Турции, услышат, что обсуждается вариант отправки их обратно в Сирию, они могут убежать еще дальше вместо того, чтобы возвращаться домой.
– Вы имеете в виду, убежать в Европу?
Да. Единственный способ обеспечить безопасность отдельных зон – это организовать значительное присутствие на местах в северной части Сирии. Я не уверена, что это осуществимо на практике.
– Является ли разрешение сирийского конфликта более сложной задачей, чем достижение ядерного соглашения с Ираном?
Безусловно. Однако на опыте соглашения с Ираном мы показали, что даже самая сложная и казалось бы неразрешимая проблема может быть решена дипломатическим путем. На это у нас ушло двенадцать лет – но в конце концов это удалось. Ситуация, с которой мы имеем дело сейчас, сложнее, но и здесь дипломатия может сыграть свою роль. Ведь четыре с половиной года войны не принесли результата: Асад по-прежнему на своем месте, ИГИЛ по-прежнему на своем месте.
Считаете ли вы, что США в какой-то степени виновны в сложившейся в Сирии ситуации?
Нет, вовсе нет. Вы упомянули соглашение с Ираном – я уверена, что руководство США и далее будет действовать в том же направлении.
– Вы не боитесь, что кризис беженцев может разжечь националистические настроения в Европе?
США были основаны на объединении разных групп, на принципе «плавильного котла», в то время как европейскому обществу всегда была свойственна гомогенность. Если мы выйдем из этой ситуации, осознав, что все мы разные, и это плюс, а не угроза, мы, европейцы, вырастем. Нам необходимо политическое лидерство, достаточно смелое для того, чтобы передать этот посыл населению.
– В тот год, когда случилось нападение на редакцию «Шарли Эбдо» и другие атаки мусульманских экстремистов в Европе, не будет ли опасений, что среди беженцев могут быть отдельные террористы?
Нападения в Европе осуществлялись не иностранцами, их совершили европейские граждане. В рядах ИГИЛ тоже немало европейцев. Нашей безопасности никак не поможет паника по поводу чего-то, что не соответствует действительности.
Лалли Веймаус, старший редактор газеты «Вашингтон Пост»