Большой проект и его современный контекст: о законе, власти и архаическом сознании

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Глава первая.

А. Законы (долженствование/нормативность и рациональность)

1. Законы отоносятся к семантическому гнезду таких понятий, как правила, нормы, традиции, законы, закономерности, каноны и т.д. Они противостоят беззаконию, к семантическому гнезду которого относятся анархия, война всех против всех, хаос и т.д., а также понятию «единичный и неповторимый случай». Законы вместе с инфраструктурой, необходимой для их реализации-действия, называются «институциями».
2. Законы и семантически близкие им понятия (если различие в контексте несущественно, в данном тексте все они будут обозначаться как законы) регулируют возможности действий, поступков и деятельности, т.е. свободу, определяя степени, уровни, направления свободы и несвободы.
3. Свобода определяется возможностью действовать на основе желания, импульса, воли, волюнтаристической мечты или дурости независимо от закона или не нарушая закон.
4. Законы бывают двух видов: действующие независимо от воли людей (природные) и созданные людьми. Неверно будет последние рассматривать независимо от первых.
5. Природный и человеческий законы связаны различными вариантами. Рассмотрим один из них: знание. Если человек А обманул человека Б раз, другой, третий—то человек Б перестаёт доверять человеку А. Заметим, что тут есть контекст: предполагается, что человек Б предпочитает сам не обманывать (иначе ситуация усложнится). Итак, Б вывел закономерность, если не закон: что А—обманщик. Вероятно, что А обманет также и в следующий раз. Следовательно, Б будет прав, если будет учитывать эту вероятность, планируя своё следующее решение. Ибо человек—обучаемое существо. Это наблюдение—что Б, вероятно, обманет—есть знание некоей закономерности, взятой из наблюдений над природой: Б знает, что А, вероятно, обманет. Здесь Б рассматривает А как природу. Если пришли тёмные облака, то, вероятно, будет дождь. Б доверяет своему знанию и не доверяет А. В этом уже есть эмбрион человеческого закона. На основе этого знания «о природе» можно принять закон о запрещении обмана, о наказании за обман и т.д., т.е. принять человеческий закон. Ведь человек также и свободное существо, и он может и не обманывать, если захочет или если его что-то заставит. Наличие наказания может сделать из А человека, А перестанет быть природой, он задумается и перестанет обманывать.
6. Законы существуют. Их изучение и знание, а также изучение и знание того, что они есть, помогает сознательному осуществлению/развитию свободы.
7. Свобода нужна людям для деятельности в направлении осуществления большого проекта—развития человечества. Окончательные цели данного проекта неизвестны. Их предварительные цели, уже осознанные—чтобы люди жили счастливой, здоровой, творческой жизнью, удовлетворяя своё желание развития в как можно большей гармонии с себе подобными. Как определял Даль, человечество—это каждый из людей.
8. Законы, созданные людьми, возникают в связи с законами природными и для осуществления вышеозначенной цели. Однако они действуют, к сожалению, только в той степени, в какой эта цель не отбрасывается; только чтобы она достигалась медленно, т.е. не исчезала полностью. Ибо сознания/сознательности людей не хватает (исторически пока ещё не хватало), чтобы на долгое время на больших пространствах хорошие, помогающие свободе и (творческой) деятельности законы исполнялись без помех.
9. Связкой между законами природными и человеческими выступает теория рациональности (См. пункт А5)[1]. Человеческие законы (их лучшая часть) суть кодификация тех принципов, которые возникают из-за необходимости людям не уничтожать друг друга для достижения вышеозначенной цели (см. А7); сотрудничать или пытаться сотрудничать и действовать совместно, но не как единство, а как симфония.
10. Человек постоянно оценивает (сколько хватает светлого поля сознания и даже подсознательно) каждый и любой закон, природный—учитывая его, человеческий—чтобы понять, действует ли он, справедлив ли он, не злоупотребляют ли им.
11. Так как законов, с одной стороны, много, с другой—недостаточно (т.е. необходимо принимать решения вне сферы законов), чтобы им следовать было легче, человек использует религию, культуру, традиции и воспитание. Сакрализация некоторых законов (типа «Не убий»)—важная функция религии. С усложнением человеческого общежития культура начинает играть такую же роль. Сакрализация некоторых законов постепенно откладывается как генетическая память.
12. Религия, культура и традиции, если понятые в своём буквалистском, плоском, предметном смысле, могут устаревать, и тогда их диктат становится ретроградным: они требуют исполнения или неверных, устаревших законов, не-необходимых, или понимание их требований искажается. Так, целибат до замужества—давно уже не-необходимый закон, хотя в своё время был необходим (или казался таковым). Отказ от свинины и обрезание также были необходимы для безопасности и выживания, но давно превратились в традицию для определения идентичности. Что, конечно, тоже имеет отношение к безопасности и выживанию, но не всего человечества и всей цивилизации, а лишь тех, кому необходима принадлежность к данной резко очерченной идентичности (одной её части—резко проступающей по отношению к остальным) для определённых целей, по определённым причинам.
13. Природные законы известны тем, что они повторяются без принуждения и что это помогает принятию решений, ибо это помогает некоторому знанию будущего. Мы знаем, что завтра будет утро, так как оно каждый раз наступало пока ещё на нашем (человеческом /историческом) опыте, соответственно можем запланировать действие на утро. Природные законы принуждают нас действовать в соответствии с ними.
14. Успешность человеческих законов решается их близостью, в этом отношении, к природным: чем больше людей их повторяет, т.е. действует в соответствии с ними; чем дольше (не считая случаев, когда закон необходимо поменять); тем ситуация более предсказуемая, а это способствует реализации большого проекта. Учтём, что предсказуемость исполнения человеческих законов не убивает творчество, ибо непредсказуемость будущего всё равно остаётся огромной. Также, как знание, что утро наступит, не предопределяет наше будущее. Стабильность, повторяемость, возможность положиться на, доверие будущему и доверие будущим действиям людей—из одного стручка.
15. Пример предсказуемости природных законов (кроме вышеприведённого): менее вероятно, чтобы во время грозы в человека ударила молния, чем чтобы не ударила. Но всё же лучше подстраховаться.
16. Пример предсказуемости «кентаврических» законов (где природное сливается с человеческим): менее вероятно, чтобы на голову человека, вышедшего утром из дому, упал камень с крыши дома, мимо которого он проходит, чем чтобы не упал. Потому что природа предоставляет хороший материал, чтобы строить дома (человек этот материал вычислил за тысячелетия), и следует физическим законам, т.е. камень падает только при определённых условиях—или их нарушении. А дома людьми в большинстве случаев также и делаются такими, чтобы с них камни нечасто падали.
17. Оба примера (А15, А16) происходили и происходят исторически—в течение тысячелетий—и синхронно—сегодня, в большинстве точек земного шара, где человек живёт.
18. Первый пример (А15) и подобные ему показывают, что есть большой проект, или условия для его осуществления-построения.
19. Второй пример (А16) и подобные ему показывают, что человек часто пытается именно его-то, большой проект, и осуществлять[2].
20. Можно сказать, что это не законы, а закономерности. Но мы часто не знаем, чтО есть закон и чтО есть закономерность; к примеру, в какой-то момент закон гравитации может нарушиться, и мы его принимаем как закон только в смысле закономерности, пока что соответствующей нашему опыту. Когда-нибудь утро не наступит, ибо изменятся космические условия. Мы делаем вывод, что, так как природный закон не нарушался пока ещё, маловероятно, чтобы он нарушился в ближайшее время. И следим, ищем ситуации, в которых он мог бы нарушиться, или способы его нарушения, сколько хватает у человечества сил.
21. Гюмрийское землетрясение 1988 года было нарушением закона в тезисе А16, человеческим нарушением, ибо природа не обделила камнем и физическими законами Армению: люди, для собственного вящего обогащения, строили такие дома, которые легко рушились (кладя в карман разницу). И за это поплатились—они или их близкие или дальние. Их общество, их строй—были виновны и поплатились.
22. Пример человеческого закона: есть общества, где, видя на улице полицейского, человек чувствует прилив безопасности и с удовольствием обращается к нему за помощью. Как видим, этот закон намного менее вездесущ, чем предыдущие примеры. Исторически было и сегодня есть много обществ, где полицейский существует не для помощи человеку, а наоборот: для угрозы ему, для эксплуатации, заставления его, для его принуждения, мучения, унижения, уничтожения. Это пример выродившегося закона, ибо сущность концепции полицейского—в обратном.
23. Понятно, что следование законам и заставление следованию законам стоит дорого.
24. Уход от следования законам (преступление) в своём ежедневном проявлении называется феноменом «зайчика».
25. Из способов заставления следованию законам наиболее неприятным, не соответствующим большому проекту, является физическое заставление. Оно и дорого (в пределе, к каждому надо приставить второго, его физически заставляющего), и на него нельзя положиться (кто будет физически заставлять этого второго? А вдруг первый окажется сильнее, взбунтуется?). Соответственно, человечество стремится уйти от физического заставления в сторону культурно-генетической индоктринации следования законам.

Б. Власть

Читайте также

Знать «ядерный электорат» власти

• 13:24 22.07.2023

Реальные страхи власти

• 12:30 11.07.2023

Власть в своем репертуаре

• 12:30 23.05.2023

1. В упрощённом смысле власть–это способ того, чтобы некоторые люди А сделали то, что сказали (или просто захотели) другие люди, люди Б; при этом условием является то, что люди А иначе бы это же самое не сделали. Конечно, власть осуществляется и над самим собой (когда А и Б слиты воедино), и для объяснения этого феномена придуманы такие понятия, как Сверх-Я и т.д.
2. Традиционно есть две теории того, зачем власть. По одной, чтобы более успешно осуществлять вышеозначенный большой проект (А7). По другой, чтобы некоторые люди получали льготы и привилегии, т.е. чтобы осуществлялось неравенство. Это неравенство может быть несправедливым или справедливым—если получающие привилегии более достойны этого, чем неполучающие. Мы, однако, придерживаемся первой теории, и принимаем второй вариант второй теории (справедливость права более достойных управлять менее достойными) только как вариант первой теории, т.е. её дополнительную часть, её тактику (на нормативно/долженствовательном уровне).
3. Власть осуществляется следующими способами: физическим заставлением, угрозой физического заставления (физическая власть); религией, культурой, воспитанием, отложившимися в генетике—привычки, адптационные механизмы и т.д. (культурная власть); словом, убеждением, приходом к обобщённому мнению о том, чтО необходимо делать—власть мудрого рассудка, разума, интеллекта (коммуникативная власть, переходящая во власть Общего Действия). Эти способы часто переплетены и взаимно-перетекают. Тенденция просвещённой части мира—пытаться как можно больше случаев физической власти заменить двумя последующими типами.

В. Принятие и осуществление решений

1. Принятие и осуществление решений есть власть и проявление власти. Если принятие решений не затрагивает других людей, то это власть над самим собой. Если затрагивает, то это типичная власть над другими людьми, т.е. попытка применения власти. Если изначальный проект решения достигнут в итоге принятия и осуществления решения, то это успешная попытка применения власти. К примеру, я прошу: «Передайте, пожалуйста, соль», и мне передают. Тут власть моего слова сработала, подкреплённая культурой человеческих отношений, властью той социальной сети, в которой типически принято откликаться на эти слова именно способом удовлетворения просьбы просящего.
2. Степень успешности решений (успешности власти) определяется степенью /маржой /погрешностью / «бездной» искажения—разницей между начальной формулировкой решения (ожиданием, интенцией, образом результата после его реализации) и результатом, получившимся от его реализации.
3. Чтобы формулировка мало отличалась от результата, необходимо: (1) сформулировать такое решение, которое в принципе исполнимо в данном контексте (реалистичность/валидность); (2) которое можно исполнить путём потребления такой степени власти, которая не аннулирует её изначально запланированную результативность (эффективность, соразмерность соотношения средств и цели); (3) использовать тот тип власти, использование которого наименее исказит результат (внутренняя этичность действий). К примеру, если использовать рабский труд для построения большого проекта, то искажение уничтожит замысел. Если же использовать его для удовлетворения личного садизма, то искажение может оказаться малым, ибо личный садизм будет удовлетворён, однако отклонение от большого проекта в целом увеличится.
4. Отсюда вывод: (4) только те решения имеют смысл (достигают интенционального результата вполне), которые (, хотя бы интенционально,) служат вящей реализации большого проекта (см. также вторую часть, 27 (г)).
5. Каждый из вышеприведённых трёх критериев позволяет планировать более хорошее решение, чем то, которое запланируешь, если их не использовать. И только четвёртый критерий позволяет пытаться планировать осмысленные решения.
6. Принятие решений есть проектирование, т.е. попытка угадать и построить некоторые черты желательного будущего. Человек воображает себе некоторое желательное будущее, решает, какие действия к нему ведут, планирует шаги реализации этих действий и пытается их осуществить—через свои собственные действия или через убеждение /заставление / культуру[3] (применение власти), чтобы необходимые действия произвели также и другие. Поэтому считается теоретически, что коллективные решения—в планировании которых участвовали все или многие заинтересованные лица—легче осуществлять (если не хочешь применять силы, ибо дорого), тем более если все участники глубоко убеждены в их необходимости.
7. Реализуется намного меньше решений, чем планируется. Эксплицитно планируется намного меньше решений, чем потенциально могло бы быть запланировано. Чаще всего ситуация после реализованности решения не совпадает с его первичным сценарием, образом, который был принят до начала осуществления, так как человек с трудом может предугадать будущее, он не может учесть всех факторов, которые повлияют на успешность решения. Это также необходимо иметь в виду, планируя решение в соответствии с В4.
8. Из вышесказанного становится важным изучение принципов/причин и т.д. успешной реализации решений—чтобы научиться, как их реализовывать более успешно и как принимать те решения, которые и полезны, и реализуемы, и поменьше принимать тех, которые вредны или нереализуемы.
9. С точки зрения большого проекта успешными или допустимыми решениями могут считаться все те решения, чьи реализации хотя бы не замедляют осуществление большого проекта (нейтральны, если таковые есть) или помогают ему. Это все те решения, чьи реализации не привели к ситуации, когда конечная ситуация оказалась хуже с точки зрения развития большого проекта, чем была начальная.
10. При этом контекст учитывается (В3(1)). Так, взятие Крыма было политическим действием. Экономические последствия были искусственно оставлены вне контекста. Однако они сводят на нет успешность реализации даннного решения (даже если считать, что только они) и создают ситуацию, в которой успешность реализации проекта «крымнаш» всё более подвергается сомнению. Хотя, конечно, в целом взятие Крыма изначально не было превращено в нейтральный или положительный проект, работающий на большой проект, а наоборот.

Г. Закон и власть

1. Закон и власть соотносятся в двух ситуациях: а) когда власть пытается себя узаконить, легитимизировать и б) когда власть пытается осуществлять/нарушать закон.
2. Власть пытается себя узаконить всё теми же тремя способами: культурными (традиция и т.д. и сакрализация как вариант культурных способов: воздействие на генетику-«сердце»-«веру»-«доверие»); физической силой/заставлением (воздействие на тело, расчёт боязни боли / смерти); и словом/убеждением (воздействие на психику / светлое поле сознания / «мозг»). Как видим, процессы/способы легитимации власти похожи на процессы/способы принятия и осуществления решений (власти), поэтому для легитимации власти необходимо понимать, какие из способов наиболее успешны, достигают долговременных, крепких результатов.
3. Часто противопоставляются два абстрактных типа власти: тирана (единоличная власть) и коллектива (группы людей, общества).
4. В первом случае, естественно, один человек не может всегда принимать решения, работающие на большой проект, исходя из интересов всего сообщества, которым управляет. Соответственно, это нерациональная и неэффективная система власти, где власть есть «бутылочное горлышко».
5. Реальная власть распределена между людьми в той или иной степени в том или ином сообществе. Её предметными кристаллизациями могут быть: единоначалие; групповое правление (хунта, рабовладельческая демократия и т.д.) и т.д.—до всеобщей идеальной демократии (типа исландской или швейцарской, когда большинство вопросов, касающихся всех или части всех, принимаются плебисцитом всех или части всех). Интересно рассмотрение соотношения/сравнения типов распределения власти и способов её легитимации и экспликации (осмысления, преподнесения). Такой вопрос часто возникает по поводу семейных пар: кто из них «реальный управляющий»? В каких случаях?
6. Однако более важным вопросом является вопрос того, в каких случаях власть заставляет следовать закону (или его нарушать, (Г1б)), а в каких—делать поступки, находящиеся вне сферы закона.
7. Пример такого случая, не относящегося напрямую к закону: в обществе, где власть номинально действует по утверждённому закону, если вещь стоит более тысячи долларов, ты (представитель власти) обязан провести биддинг, чтобы её приобрести для нужд реализации власти. Если менее—биддинг ты не проводишь. Есть две одинаковые вещи, одна стоит семьсот, другая пятьсот. Выберешь ли ты ту или иную, зависит всецело от твоего решения и, будучи властным решением, не имеет прямого отношения к закону. Правда, есть способы связать твоё решение с законом: деньги выделены обществом. Принимая решение, ты можешь руководствоваться соображениями экономии или, наоборот, качества. В таком случае ты действуешь в соответствии с интенцией общества, выделившего деньги. Иначе, если, скажем, ты руководствуешься тем, кто даст какой откат, или тем, что ты не любишь цифру пять и поэтому выбираешь товар, стоящий 700, или наоборот (волюнтаризм, каприз)—ты действуешь вопреки интенциям общества. Таким образом, даже если эксплицитный закон не регулирует что-то, всегда есть возможность системно связать любое решение власти с системой законов, закономерностей, метадопущений, этических норм и т.д.
8. В современных развитых обществах найден критерий легитимности власти: насколько она сама следует закону и помогает обществу ему следовать. Это не единственный, но, кажется, очень важный критерий, имеющий глубокие онтологические последствия (см. об этом немножко больше сказанного далее). Если считать, что законы в таком обществе в основном направлены на соблюдение справедливости, то можно сказать, что этот критерий находится в русле большого проекта.
9. Тут необходимо принять, что «закон», как более социологическое, связанное с природностью, разлитое в обществе и менее личностно-зависимое понятие, есть нечто более соответствующее духу большого проекта, чем «власть», которая исторически-генетически срослась с неприятными формами заставления и с трудом от них избавляется.
10. Отсюда власть, заставляющая нарушать закон, есть беззаконная (а следовательно, нелегитимная) власть. Волюнтаризмом мы назовём поведение (даже если в ином смысле легитимной) власти, принимающей решения вне сетки законов. Чаще всего такие решения а приори не соответствуют большому проекту. Можно, конечно, предположить и найти случай, когда диктатор, ради стабилизации, захватив власть, принимает решения вне системы кодифицированных законов, которые, однако, помогают обществу вернуться в русло законности. Однако в целом и чаще всего нарушение законов ведёт к разрушению большого проекта. И даже вышеозначенные примеры, если таковые есть, нарушают не настоящий закон, а, наоборот, разрушают старую, закоченевшую кожуру кодифицированного закона во имя «истинного», который необходимо ещё кодифицировать.
11. Это единственный способ иметь точку отсчёта. С этой точки зрения до определённой степени волюнтаристична почти любая земная власть, просто в силу её отчуждённости от делегировавших / делегированности. Осмысленность и эффективность власти можно высчитать от обратного—каково соотношение её действий, способствующих осуществлению большого проекта, версус волюнтаристических действий. Власть будет считаться тем «лучше», чем это соотношение ближе к единице. Но в любом случае это будут только приближения.
12. В поисках способов собственной легитимации, власть часто (особенно те, кто придерживается второй теории (Б2)) считает, что любое её решение и действие превращает их в закон. Чем более нелегитимна власть, тем больше одноразовых законов появляется, тем меньше они исполняются. Нелегитимность и волюнтаристичность синтезируются. Человек постоянно пытается обобщать и синтезировать. Необобщаемость действий увеличивает хаос и восприятие хаоса. Порядок требует обобщаемости действий. Заметим, что тираническая власть любит как раз играть и пользоваться этим, предпринимая действия—принимая решения—которые одноразовы и необобщаемы, именно с целью увеличить хаос в головах и тем самым не дать себя распознать, понять, рационализировать, и тем самым показать свою абсолютность, сакральность. Ведь божья власть не систематизируется: бог может как наказать, так и одарить. Следовательно, власть абсолютного тирана тоже не должна быть систематизируема. Такие действия называются или считаются иррациональными, хотя на определённом уровне они могут быть очень даже рациональными или рационализируемыми (конь Калигулы). Они иррациональны в том, что работают против большого проекта.
13. Если власть вмешивается каждый раз по-новому, и только один раз (ибо ситуации уникальны), также и в дела, её не касающиеся (микроменеджмент), то физическое заставление (или его угроза) и волюнтаризм объединяются, внося хаос в систему человеческих законов, ибо обучения повторам (создания поля стабильности, культуры, убеждения) не происходит. Физическое заставление тут необходимо, ибо закон есть повторение, и если раньше его не было, то люди не имеют культурно-генетического механизма, чтоб ему следовать. Волюнтаризм—ибо вместо важного действия, укрепляющего тот или иной нужный закон, власть вмешивается в неважное действие, просто по самодурству, и таким образом важное действие остаётся неосуществлённым (потому что все возможные действия невозможно успеть осуществить. Всегда вместо возможных многих осуществляется только одно действие. Важно, чтобы избиралось по возможности самое важное действие для осуществления).
14. Этим объясняется также то, что волюнтаризм подхватывается и дуплицируется, т.е. одно волюнтаристическое действие имеет тенденцию превратиться в повторяющееся. Более того, даже в общем и целом волюнтаристический стиль имеет тенденцию дуплицироваться. Он дуплицируется самим властителем, которому необходимо показать свою абсолютность. Он дуплицируется его конкурентами, которым необходимо поступать в условиях, когда законы перестали действовать. И он дуплицируется нижестоящими, которые пытаются копировать властителя в своих стилях (у) правления. Таким образом, иррационализм возрастает системно.
15. Это происходит также и потому, что люди пытаются создать сетку законов (повторяющихся действий), чтоб строить своё будущее. Если законы волюнтаристические, некоторые из людей будут пытаться сделать повторяющимися такой тип законов, чтобы достичь стабильности.
16. Волюнтаристичный стиль законов—или идеальный волюнтаристичный метазакон, волюнтаристическая атмосфера—есть ситуация, в которой каждый закон должен соответствовать обратным принципам (антипринципам) по отношению к тем, которые изложены в пунтках В3 и В4. Плюс к тому—каждый волюнтаристический закон должен быть неожидан, т.е. не следовать логически из контекста и из логики предыдущего такого закона, а наоборот. Так, чтобы бороться с санкциями, необходимо лишить себя еды, а следующим действием будет не, скажем, лишение себя постели, а, наоборот, занятие увековечением памяти несправедливо репрессированных на фоне восстановления культа Сталина.
17. И начинается замкнутый круг, или эскалация деградации, антиразвитие. Если культурно-генетическое следование законам было исторически поколеблено (советская власть говорила одно, делала другое, расцвело «второе общество» и т.д.), то вероятность волюнтаризма и его сакрализации выше, а чем их больше, тем культурно-генетические возможности следования закону, помогающему осуществлению большого проекта—меньше.
18. Чем более общество в тисках сакрализации волюнтаризма, и так как физическое насилие дорого, тем более выгодно сакрализованному волюнтаристу использовать методы, ведущие к культурно-генетическим модификациям в сторону деградации, чтобы люди даже в таких трудных условиях (отсутствия логики и рациональности) следовали волюнтаристическому закону. Были подданными, были послушны, подчинялись. Для этого власть отказывает данному обществу в культурном развитии, гробит системы образования и науки и запрещает творчество, заменяя информацию оруэллизацией.
19. Однако, так как это против человеческой природы, это увеличивает степень общего хаоса и отдаляет возможность включения общества в осуществление большого проекта.
20. Чем больше зазор между реальными законами (которые определяют человеческие отношения в данном сообществе) и законами, необходимыми для реализации большого проекта, тем менее вероятно, что данное общество с лёгкостью совершит прыжок в сторону начала/продолжения реализации большого проекта.
21. Чем меньше зазор между писаными и неписаными законами, тем больше вероятность, что данное общество работает на большой проект, участвует в его осуществлении, в случае, если законы созданы не в духе первого варианта второй теории (Б2), т.е. исходят из предпосылки, что большой проект (общая цель человечества) существует.

Глава вторая.

Д. Большой проект и компартментализация человеческих законов

1. Далеко не все верят в большой проект, по многим причинам.
2. Как я уже сказал, его конечная цель неизвестна, нам могут быть известны только его определённые остановки, как то: сделать человека долгожителем и, в конечном итоге, быть может, бессмертным; найти другие цивилизации; узнавать про жизнемир посредством науки и творчества для этих и других, иногда неведомых целей; и т.д.
3. Это даёт возможность узким рационалистам отбросить его, присоединив к религиям.
4. Все предметные выражения/оформления большого проекта всегда подвергаются многочисленным атакам (единый бог; марксизм-коммунизм; демократия; Евросоюз).
5. Некоторые из попыток человечества реализовать предметные выражения большого проекта заканчивались крахом (марксизм-коммунизм).
6. Многим выгодно максимизировать свою личную выгоду через нападки на большой проект, нежели участие в нём.
7. Невозможность доверия (к «чужакам») и воспринимаемая ограниченность ресурса (в прошлом) привели человечество к компартментализации: укреплению частичной идентичности (принадлежность к государству, нации, религии) вместо широчайшей (принадлежность к человеческой цивилизации).
8. Непосредственность целей конкретных проектов нелегко складывается, для большинства людей, в дальнюю цель общего проекта, а часто, если и складывается в такой образ, то он отрицает, однако, свою общечеловеческую общность, т.е. получается симулякр большого проекта (особый путь, избранная раса и т.д.); к этому присоединяется пропаганда недостатка ресурса для всех; отсюда попытки реализации конкретных проектов малых групп за счёт конкретных проектов других малых групп.
9. В итоге возникла система государств, многими идеологами которых предполагается, что внутренний закон отличен от закона между государствами; и что природные законы сущностно отличны от законов человеческих.
10. Отрицание большого проекта легко позволяет продолжить эту абсолютизацию отличий до дурной бесконечности.
11. Исторически это произошло в связи с развитием аналитизма во времена ренессенса и просвещения. Т.е. прогрессивное развитие, соответствующее вектору большого проекта, доведённое до своего абсурда, привело к отрицанию большого проекта. А произошло такое потому, что аналитизм против средневекового синкретизма выступал на той же волне, на которой выступала свобода против религиозного предметного тоталитаризма (самоопределение, суверенизация, когда люди смеют разделить одно от другого, к примеру, власть от бога, любовь от религии, а не рассматривать всё как взаимозависимое и взаимоперетекающее), т.е. очередное предметное воплощение большого проекта—христианство и католицизм—выродилось в нерациональное ограничение свободы, поэтому выступление против него, секуляризация, привело к отрицанию большого проекта вообще. В то же время, отрицание религиозного предметного большого проекта сопровождалось попытками создания нерелигиозного (очень близкого к тому, что я говорю); однако просвещенческий проект получил свою новую предметную реализацию в виде неудачного марксизма-коммунизма и не сыграл роль предотвратителя нацизма (а может, даже, в некоторых своих преувеличениях—благодаря роли науки, которая позволила спекулятивно заменить нормативное понятие равенства людей «научным» понятием «генетического неравенства»—и способствовал этому проекту-выродку). В итоге 20-й век оказался временем, когда существование объекта большого проекта подверглось исторически очень сильному удару, определив, таким образом, векторы развития различных областей, к примеру, компартментализацию наций и государств, а также секций знания, науки, и увеличение пропасти-водораздела между общечеловеческим законом (представленным предметно в виде международного закона) и местечковым.
12. Вчера, наверное, большой проект наиболее наглядно иллюстрировался верой в единого бога. Сегодня среди круга тех, к чьей культуре я принадлежу, защитниками/ доказательствами /иллюстрациями /примерами большого проекта чаще являются только несколько направлений деятельности: точная наука и технологии; интернет; общечеловеческие права и законы и проблемы (которые необходимо решать), а также институции, призванные следить за их осуществлением и осуществлять их; наконец, мышление (понятое как коллективное-общечеловеческое действо/деятельность; последнее выводимо из некомпартментализованности—передаваемости сквозь культуры науки и из общности «языка науки»).
13. Некоторым проявителем/проявлением большого проекта также являются предметно-некомпартментализованная культура и свободное творчество, общечеловеческая гуманитарность; однако недостаточность осмысления понятий «культура», «творчество» и т.д., приведшие к их национальной, культурной, ареальной компартментализации, которую пытаются преодолеть механистически (к примеру, через «интердисциплинарность»), нежели методологически, мешает полноценному их объединению, несмотря на фактическую помощь, оказываемую этому процессу интернетом.
14. Естественно, любое ослабление этих институций, любой их недостаток приводит к дальнейшему ослаблению приверженности к большому проекту. К примеру, возникает альтернативный проект в виде исламского государства, с вывернутой наизнанку идеей бога.
15. Обратим внимание, что апелляции к «надчеловеческому» закону, к примеру, правам человека, взятым предметно, но преломлённым в той или иной системе культурных координат, слишком подводят приверженцев большого проекта в таком предметном наполнении к религиозникам (или это может быть так интерпретированно). Ведь на самом деле, нет человеческого закона выше человека (как органической части всего человечества—всегда). Эта путаница (как, скажем, «демократии» и «Запада», «истинной веры» и «Ближнего Востока»—а может быть «истинной веры» и любой «незападной» и / или «немейнстрим» религии, как то «православия», «апостольской церкви», «сатанистов», «мормонов» и т.д.) позволяет критикам отрицать общечеловеческую сущность/приложимость или рациональность такой системы (как, скажем, «права человека» или «бог»).
16. Человеку даны право и способность нарушать человеческие законы. Это сделано для того, чтобы помогать развитию человеческих законов, укреплять верные через наказание нарушителей и менять неверные через их многократное нарушение или ломку. Ведь человеческие законы создаются впотьмах, ощупью, и есть очень мало якорей, на которые можно опереться, их создавая. Поэтому старые, «испытанные» законы так живучи и близки сердцу людей, особенно консерваторов. Ибо кроме природных законов, испытанных (культурно-генетически воспринятых) и тех, которых достигли путём творческого участия в мыследеятельности посредством многих действий, текстов, борьбы, отступлений и прогрессивных прыжков—нет якорей.
17. Видимо, закон и власть могут «правильно» «разлиться» по человечеству только в том случае, если каждый его представитель участвует в их осуществлении в соответствии с заранее принятыми метазаконами и с ожиданиями и знанием всех остальных участников процесса. В научном плане, хоть и абстрактно, для обрисовки такой системы необходимо объединить (хотя бы) теорию рациональности, релевантные части рассуждений Канта и Ханны Арендт, теорию демократии, теорию коммунизма и релевантные части теории научного прогресса.
18. В то же время, другой возможности осмысления, понимания смысла жизни у человечества в целом в данный момент, кроме большого проекта, нет. К примеру, по сравнению с целью достижения долголетия, или открытия новых космических миров, или обеспечения великолепных возможностей для новых поколений—детей—цели личного обогащения или личного упования на высшие силы намного более тривиальны, скушны и вторичны, хоть и тоже важны. Они приобретают полноценный смысл только как средства к общим целям. Соответственно, если человечество преодолеет проблему деградационной эскалационной спирали, описанной выше, в некоторых из своих сообществ и в некоторых ареалах своей деятельности, то осуществление большого проекта продолжится неостановимо. Другое дело, насколько эффективно. Есть шанс увеличить эффективность его осуществления. Для этого также необходимо приоритеты деятельности определять.
19. Для этого необходимо использовать подходы системно-мыследеятельностной методологии (СМДМ)[4] для переосмысления, переоценки, переназвания, переобъединения и разъединения по другим, новым «сочленениям», перепланирования событий и проектов, а также для того, чтобы найти наиболее легитимные способы включения в принятие решений наибольшего количества людей; при этом не забывая об иерархичности человеческого сообщества (в плане способностей и талантов), но и не преувеличивая проблемность этой иерархичности (ибо способности и таланты есть у всех, их просто необходимо раскрывать и создавать условия для их раскрытия, желательно с детства, но и в зрелости можно). Краеугольным камнем таких изменений/развитий будут являться, естественно, системы образования/воспитания. Однако не менее важны и процессы/попытки понимания тенденций развития современного жизнемира.

Е. Архаизированное мышление: пост-пост-пост-модернистический (метамодернистический) вариант

1. При первом варианте второй теории (Б2) система идеального жизнемира в общих чертах может быть описана так: общество управляется одной личностью, который есть живой человек, и всё подчинено ему. Это тиран, деспот. Всё остальное общество подчиняется принципам тоталитаризма. Тиран действует иррационально с точки зрения пользы для общества (и большого проекта), но рационально для сохранения собственной власти как можно дольше и как можно больше. Тоталитаризм основывается как на страхе боли и физического воздействия, так и на традиции/культуре. Профанация коммуникативной власти проявляется в проявлениях «единомыслия»—или «групп-мышления». Чтобы не тратить ресурс, использование физического воздействия менее приветствуемо, чем других способов управления волями (ограничения свободы членов общества). Уже сказано, что в таком обществе тиран должен принимать как можно чаще противоречивые решения, не складывающиеся в общую картину. Помогающая ему когорта близко стоящих к телу—тоже. Они должны также приветствовать оба взаимоисключающих направления общественной мысли остальных—как обожествление тирана {он иррационален, непознаваем, как сам бог (в принципе, дохристианский/нехристианский бог-отец, йегова, аллах и т.д., ибо христианский бог сложнее)}, так и попытки представления его действий как системы (а на самом деле—конспирации, т.е. «логичной», «рациональной», пирамидальной, но неизвестной системы; системы с неизвестными, держащимися в секрете целями и методами их осуществления; см. об этом далее).
2. Важнейшим столпом управления будет не явная физическая сила (армия), а тайная полиция (КГБ и его (ре) инкарнации), ибо тайна позволяет экономить ресурс: никто не знает, кто член тайной полиции, может и все. Никто не знает, чтО она делает. Может, она бездельничает, а может, наоборот. Так как считается, что управляет только она, её можно благодарить даже за собственную жизнь (счастливое детство, воздух и т.д.). Есть, однако, явные члены тайной полиции (вновь иррациональность). Тайная полиция иногда стреляет (страх через примеры, ату на козлов отпущения и т.д.). Но у неё есть досье на всех и вся. Она знает всё и управляет всем, просто, так как она тайная, это нечасто видно. Тайная полиция имеет романтизированно-благородный имидж, который строится и поддерживается тираном наверху и его камарильей, а также фальшивым единомыслием.
3. Поддерживается эмблематичность атрибутов физической власти—имидж армии, парады и т.д. Наука и образование принципиально и целенаправленно херятся, дабы народ деградировал и им было бы легче управлять. Культура пропагандирует архаику и традиционализм, но не принципиально, а постмодернистически-карнавально. Законы тоже соответствуют иррационализму системы. Ни одна институция не работает рационально, т.е. придя, к примеру, в поликлиннику, можно получить урок архаического богословия, и наоборот: когда хотят отметить, что служитель культа, как исключение, хороший человек, отмечают, что он умеет лечить. И так во всех институциях. Бизнесы заняты принудительной благотворительностью и не имеют капиталов, а только арендованные капиталы, полученные во временное пользование от тирана. Они только увеличивают формальный или неформальный капитал тирана. Капитал общества и государства равняется капиталу тирана. А благотворительные организации заняты бизнесом. Школы пропагандируют тьму, а «сатанисты»—свет разума, науку, права человека, феминизм и права геев. Когда тайная или явная полиция убивает сородича, обвиняется супостат, внешний враг[5]. А когда хотят его наказать, наказывают самого себя (санкции). Полиция занята совершением преступлений, а преступники—философией и искусствами (это было ещё более типично для советского строя, после которого такими занятиями вообще почти никто и не занимается, к сожалению, даже преступники, хотя недавно кто-то кого-то расстрелял из-за Канта[6]). Если в системе есть недостатки (в некоторых школах могут пробовать всё же научить чему-то разумному), то это именно делается для того, чтобы система была бы и ещё более непредсказуемой, несистематизируемой, метамодернистической и, соответственно, совершенной.
4. Совершенству системы мешает только окружающий мир, где многое не так. Мир этот постулируется как враждебный. Одна часть враждебного мира—несистемно враждебна, и с ней можно заключать союзы. Это (а) все те миры, в которых постулируется та же самая система, что и в данном мире, или (б) в которых альтернативная система имеет крупнейшие несовершенства. Случаи (а) есть главные потенциальные союзники. Случаи (б) должны подвергнуться культивации, чтобы увеличить их отход от альтернативной системы. В эти же категории относятся сателлиты или те, по отношению к кому есть чувство, что они «принадлежат нам».
5. Другая часть враждебного мира—назовём её альтернативной—системно враждебна, ибо там осуществляется, с грехом пополам, со многими недостатками альтернативная система: попытки продолжения построения большого проекта. Как эту часть мира представлять, как с ней поступать? Необходимо, во-первых, представить её лживой, и объявить, что в ней тоже всё точно так же, как и у нас, просто она ещё более лжива, чем мы, она очень лжива, и врёт даже больше, чем мы, отрицая, что она такая же, как мы, а мы, несмотря на то, что она враждебна, по-братски сообщаем, что она такая же, а она не соглашается, сука. Причём «как у нас» означает не реальность нашей системы, а её образ. К примеру, наша система основана на антиэффективности и деградации, однако постулируется как чётко выполняющая приказы тирана и как полностью пронизанная сетью тайной полиции, которая управляет всем, реализуя решения тирана. Тайная полиция сверхнеэффективна, ибо она тайная, и следовательно, она может ничего не делать, и мы никогда не узнаем об этом, ибо она тайная, но это тайна, а на самом деле она очень эффективная, ибо её эффективность—это тайна. Для укрепления патриотизма, духа, образа, идеологии нашей системы постулируется, что альтернативная—точно такая же: и там есть тиран, просто он притворяется, что он не тиран, что он властвует всего четыре года, ну или восемь, а если это не он—то они настолько лицемерны, что даже и, видите ли, они даже и не скрывают, что это не он—а это ихняя тайная полиция. И если он действует не так, как должен действовать тиран, то он слаб, а если он действует так, как должен действовать тиран—то он враг вдвойне, ибо тиран и действует враждебно. Если он сотрудничает—то он испугался и наконец понял, кто в доме хозяин. И вообще это не он—постулирующий себя и свою страну властелином мира—а ещё более маленькая страна, тайная полиция и система—родительница этой большой, которая есть всего лишь приманка, ловушка или диверсия, а на самом деле всем управляет малый карлик, который когда-то был большим но ушёл из видимости и остался большим, но делает вид, что он мал.
6. Самой плохой чертой альтернативной системы, говорят они, является то, что она хочет поглотить нашу, невинную, которая-то как раз мало что хочет поглотить и ни в коем случае не весь мир, а только некоторых своих сателлитов, на которые альтернатива предательски пытается лапу наложить. Плюс мы хотим всего лишь разрушить козни и планы альтернативы в остальном мире, говорят они.
7. А альтернативная система, говорят они, поступает подло: она пытается проникнуть в нас через систему своих агентов. Агентов она рекрутирует по большей части среди наших же. Это происходит так: их тиран—или принимающий решения—отдал приказ; их системы тайной полиции начинают действовать; они приманивают наших малыми деньгами но сильным притяжением предательства; соблазну предательства ведь трудно противостоять; мы это знаем из собственного опыта, а также из опыта наши отцов и детей; так возникает постоянно действующая «пятая колонна», которую необходимо постоянно уничтожать. Цель альтернативы—при помощи пятой колонны уничтожить нашу систему. А её нельзя уничтожать, потому что тогда неизвестно, что будет, погибнет наша идентичность и весь жизнемир. И вообще, пытаться противостоять погибели собственной идентичности—естественно, не правда ли?
8. Таким образом, наилучшим способом борьбы с имиджем и образом альтернативы становится культивация всех вариантов конспирологии. Если во внутренней политике культивируется суеверие и иррационализм, то во внешней—конспирологическое мышление и зеркальное отображение идеализированного варианта собственной системы. Конспирологи учат, считаются учёными, получают поощрения и вознаграждения.
9. Международный закон, говорят они, есть обман и компромисс, выдуманный в своё время альтернативной системой, несколько сбалансированный нашими предтечами, эффективными менеджерами, которые однако из-за того, что не так талантливы, как наш тиран, проиграли и отдали его на откуп планам альтернативщиков, из-за чего мы сегодня страдаем.
10. Разлив принятия решений по всему обществу есть обман и пропаганда, придуманные альтернативщиками для привлечения пятой колонны обещаниями, что они свергнут нашего отца-тирана и создадут систему, в которой они будут у власти, а все остальные потеряют идентичность и исчезнут вообще. Коллективная акция без иерархического лидера невозможна к воображению. Этого не существует. Единственный способ действия—по приказу лидера. Единственный стимул для осуществления приказа—физическое воздействие (удар кнутом или сапогом) ну или его угроза. Действие нетирана не из-за физического воздействия или его угрозы невообразимо, также, как движение вещей силой взгляда. Система реализации решений аналогична таковой в животном организме: голова—тиран—решил, физически (через нервы—тайную полицию) отдал приказ, благодаря мускулам и крови (телу нации и её физическому здоровью) подчинённые его исполняют,а не то умрут (тиран даст приказ—нервы совершат самоубийство мускулов). Альтернативные системы придуманы альтернативщиками, чтобы обмануть, застопорить и дезавуировать этот механизм, единственный и реальный.
11. У альтернативщиков происходит очень много плохого, и они настолько слабы, что даже не скрывают этого. Когда у них происходит плохое, мы это показываем во всей красе и ещё преувеличенно. Однако они, несмотря на это плохое, остаются ужасно сильными врагами и строят козни—и это несоответствие между тем, что у них столько плохого и они из-за этого постоянно на грани коллапса, и тем, что они всё время остаются очень сильной угрозой и с ними необходимо постоянно бороться, иначе они победят и нас разгромят—есть часть системы иррационализма, необходимой, чтобы наша система работала безотказно (пока не умрёт, ибо она напоминает осла, которого Молла Насреддин пытался научить жить без еды—осёл почти научился, но, к сожалению, околел). Эта необъяснимость силы зла—совершенно необъяснима, но и совершенно понятна: необъяснимо, как можно собственные недостатки не скрывать и даже выставлять напоказ? Как можно, антиархаично, принимать не только некрасящихся женщин, возражающих, когда им уступают дорогу, но и красящихся геев и, более того, разрешать им регистрировать браки? Как можно превращать стыдные недостатки в просто особенности, в разнообразие? Это для архаического сознания, воспитанного на лицемерии и невытаскивании скелетов из шкафов, необъяснимо. Но совершенно понятно, что это, тогда, и есть сатанинское общество во всей красе своего фронтального наступления!
12. Плохое у альтернативщиков важно показывать также и потому, что они утверждают, что плохое—прежде всего у нас. А между тем, они и в этом врут: у них больше плохого; и если у нас и есть плохое, то оно пришло от них—через пятую колонну. Всё плохое приходит от них.
13. Если в этих образах есть рациональное зерно (и даже в них!?), то оно, как представляется, в следующем: даже те общества, которые с трудом, но пришли к идее осуществления большого проекта такими способами, которые, быть может, не приведут к его краху, делают это, из-за «зависимости от пройденного пути», исходя из таких данностей, как разделённость государств и наций, конфликты между государственными и национальными интересами, проявления коррупции, феномен «зайчика», некоторая иррациональность законов и решений… Более того: отказавшись от постоянной культивации идеи большого проекта (так как исторически это чаще всего вело к негативным последствиям), они предпочитают о нём не говорить (у них тоже есть скелеты в шкафах, несмотря на всю их кажущуюся открытость), а апеллировать к более низменным побуждениям—к личным и групповым интересам, которые только после того, как удовлетворены до определённой степени, уступают место общему интересу. Т.е. эти общества слишком прагматичны, рациональны и циничны, что не может не влиять на их эффективность. Однако они таковы из-за того, что не найдена система законов и решений, которые бы позволили им более уверенно осуществлять большой проект—осуществлять его не только для своих частей—территориальных или групповых—а для бОльших, большИх кусков мира и, в перспективе, для всего мира—и эффективнее. В этом контексте Евросоюз—опять же, уникальная инкарнация большого проекта.

Глава третья.

Ж. Путь к малой нации

1. Возникают вопросы: (а) а почему эти общества не отказываются от своих идентичностей, от разделения на своих и чужих, если они—за большой проект размером с Земной шар? (б) И если вдруг, почему-либо, нашему тирану взбредёт в голову отказаться от своей системы и начать строить большой проект—правда ли, что в таком случае обрушится наша идентичность и мы исчезнем?
2. Ответом на первый вопрос является то, что эти общества сильно меняются и внутри, и в своих границах: создание Евросоюза один пример этого изменения, принятие мигрантов со всеми последствиями—другой. Именно их способность найти соотношение систем безопасности и развития, при которых безопасность не тормозит развитие, позволяя в целом сохранять баланс и в то же время двигаться вперёд—и есть их главное достижение. Эти общества далеко не неподвижны, не застывши: неподвижность мира, его неизменность, его похожесть на мир, который существовал два века назад—составная часть идеологии, важный постулат нашей системы, системы поддержания власти тирана.
3. Ответом на второй вопрос является понимание того, какие факторы привели к нашей системе с тираном. Во-первых, конечно, это такие факторы, как субъективный, фактор личности в истории, а также просто везение/невезение и судьба. Но во-вторых можно учесть, что после распада ежовых рукавиц и неорганизованной свободы обязательно возникает реакция. Однако она могла бы и не привести к складывающейся системе. Этому способствовало также и то, что русская нация веками становилась как нация посредством властвования над другими нациями и посредством покорения территорий. Скукоживание её территории (хоть и в глобальном масштабе малозаметное) впервые исторически поставило её перед необходимостью стать реальным этносом—не великим и не безграничным. В своём поведении она в последнее время напоминает другие малые этносы—которые были империями давно или не очень давно: армян, австрийцев, венгров и т.д. Фантомные боли. Но ей и ещё труднее завершить свой процесс оформления из-за фактической многонациональности России, в которой все остальные нации будут попеременно играть роль более русских чем сами русские, или требующих парада суверенитетов—смотря что дозволено и возможно.
4. Конечно, возникновению данной системы способствовало, наряду с тем, что ностальгия по прошлому очень человеческое чувство, также и то, что, когда СССР громили, реально население не спрашивали. И оно многие годы внутри себя лелеяло чувство того, что его не спросили. Вот теперь это чувство и эксплуатируется системой. Это чувство—нелегитимность распада СССР—соединившись с пропагандистско-посторуэллянской политикой культивации образа врага, является благоприятной почвой для отрицания международных законов и, таким образом, как большого проекта, так и идентичности/суверенности отколовшихся наций-государств. Особенно такой исторически связанной, как Украина. Или хотя бы её бОльшая половина.
5. Понятие нации-государства—фикция и абстракция, которая была необходима ряду государств для становления. Так как этот вопрос хорошо изучен, останавливаться на этом не будем. Но из-за попыток втемяшить только одну нацию в прокрустово ложе государства—сколь бы социально и властно-построенной данная нация не была—возникла путаница в языковом мышлении и в переводах. В некоторых языках или метаязыках говоря нация—и понимают государство. Другие государства перенимают этот перевод ради трюка—чтобы прижать к ногтю все остальные нации и/или этносы, наличные в них, ради одной—провозглашённой титульной. Так в своё время поступила Франция, а в чуть менее отдалённые времена—Турция. Государства же, которые не могут на это пойти—как Россия—ищут другие способы решения этого вопроса, и каждый из этих способов уникален и индивидуален. Можно заметить, что чем более демократично государство, тем оно более действенное и устойчивое решение находит, и наоборот.
6. Неверие в суверенитет: архаичный человек думает, что только государство с шефом во главе держит народ в подчинении, а значит—мы, народ—как начало конституции—просто форма, формальность, обман, симулякр, фальшь, фарш. В соответствии с мозгом такого человека—народ реально суверенным быть не может. Мы пишем конституции, либо подчиняясь гегемону—США—так как у них там написано—пытаясь смимикрировать под них, чтоб они нас не поглотили—либо чтобы обмануть этот самый народ и получить от него то, что Коля Остен-Бакен пытался получить от подруги детства Остапа Бендера Инги Зайонц—либо, говоря иначе и грубее, получить от него то, что пытался получить солдат после того, как переспал с проституткой—а именно разжать её кулак и вытащить трёшку (пример из беседы героев в одном из произведений Гранта Матевосяна). Эта проблема глубже и восходит к проблеме неверия и непонимания безличностного, надличностного закона и права. Об этом ещё будет сказано больше ниже.

З. Вновь о гипотезе большого проекта: взаимосвязь закона природного и закона человеческого, власти и управления

1. Взаимосвязь закона природного и закона человеческого, их общность, системную взаимосвязанность нам необходимо было постулировать также и для того, чтобы снять противоречие между властью природной и властью человеческой, а также типами власти человеческими. Ведь многие ошибочно считают, что в природе власти нет, а также, что власть есть концептуально иное (иррационально-волюнтаристическое), нежели организация человеческого общежития и деятельности с определёнными целями.
2. Мы здесь снимаем противоречия/противопоставления между понятиями управление и власть, а также снимаем (старомодно-метафизическое и мифологическое, возводимое ещё к религиозным образам иерархий) допущение того, что власть проявляется только в человеческих сообществах (где есть воля и т.д. Если у человека есть воля, то и у бога—если предположить, что он есть—или наоборот, следовательно, неживая природа не имеет воли, а следует только законам, а бог придумал законы, и человек придумывает законы. Но бог управляет природой и людьми, а человеку люди плохо подчиняются, к сожалению. Потому он и не бог, кроме тирана). В то же время, один из аргументов таких метафизиков в том, что обратное допущение (что природа свободна) показало бы нашу веру в бога, ввело бы его обратно в систему рассуждений через заднюю дверь,—показало бы нашу веру в иррациональное, природа стала бы метафорой, обозначающей бога (как когда говорят—у Стругацких—что статистическая флуктуация есть чудо), и такое допущение тем самым снизило бы рациональность наших умозаключений; между тем, власть физических законов признана всеми в рациональном мире.
3. Итак, управление / менеджмент (или координация, или управление+координация) есть название для системы власти, более направленной на реализацию большого проекта, а власть—на систему власти, менее на оное направленной. В то же время, не будем забывать различные семантические наполнения понятия «власть» в разных языках-культурах. Это различие также показывает, что «власть»—мифологизированное, стереотипизированное понятие, следовательно, нуждается в деконструкции. Так, в англо- и франкоязычной (латинской) культуре power—«власть» и «мощь», из корня «мощь», также относится к внешней власти страны/государства («держава»). В этом же контексте state—государство—намного менее великозначимо и меньше коннотируется с тем великим значением, которое в него вкладывается, скажем, русскоязычной культурой. Важно соотношение обеих этих слов со словом «человек», «личность»: в нашей системе (даже в её спокойные, не возбуждённые периоды) является общим местом/стереотипом считать, что государство—важнее, чем человек/личность. Если Россия пройдёт путь до малой нации, то это противопоставление сменится другим, а именно тем, что нация важнее человека/личности, её единицы. Преференция государства над нацией объясняется исторической сущностью данной культуры, а именно, также и её многонациональностью.
4. Если закон природный и закон человеческий, а также власть физики-физического мира—и власть людская—есть системно- и концептуально-взаимосвязанные и сущностно следуют друг из друга… Если власть и управление находятся в таком же соотношении, и просто показывают степень «разлитости» способности принимать и реализовывать решения для возможно более широких групп людей (и ими самими—про себя самих[7])—то это вновь подтверждает гипотезу большого проекта, так как означает, что нет мифологически непреодолимой онтологической причины—скажем, неизбывной тяги человека к иррациональной власти, или к агрессии, мешающей двигаться в сторону реализации большого проекта всем человечеством.
5. Отметим тут также ещё некоторые дополнительные подробности. Природа просто соткана из законов: в ней практически ничего не происходит вне законов. Насколько мы понимаем, в ней нет свободы (если её рассматривать, как если бы нас в ней не было). Как мы уже отмечали, человеческих законов намного меньше, так как человек наделён хаотической свободой поступать. Поэтому количество и качество человеческих законов пытается угнаться за количеством и качеством природных. Но это заранее проигранное состязание. В то же время, такое понимание утешает тех, кто жалуется, что человеческих законов слишком много. Однако для поддержки человеческих законов необходимо иметь в виду, что они поддерживаются сознательно—поэтому их знание важно—так как иначе им не будут следовать. Поэтому перенос в бессознательное как можно большего количества человеческих законов (типа приветствия, не убий, и т.д.) является таким важным. Поэтому также является таким важным пестование совести. И те культуры, в которых она не явлена с той же силой (скажем, в исламе—шарам вместо совести?), с какой явлена в христианстве—оказываются дальше от необходимости понимания большого проекта, чем те, в которых она централизована (в христианстве, хоть и, в институциональном христианстве, иногда видоизменившись в грех, что есть плохое и искажённое предметное отображение сущности совести, видимо, ставшее необходимым для вящей интериоризации этических законов в ситуации ненахождения других способов их интериоризовать). Там больше иррационального. Казалось бы, концепции бога достаточно, чтоб утверждать наличие видения большого проекта в любой данной культуре. Но это не так. Именно перпетуальная модернизация концепции бога и постоянный поиск новых предметных инкарнаций для вящего воображения-осуществления большого проекта—будь до марксизм-коммунизм или евросоюз—есть необходимые условия для успешной реализации большого проекта. Те культуры, в которых такие модернизации возможны—выигрывают.
6. Возникает вопрос: как же можно считать, что человеческий и природный закон—онтологически из одного стручка, две проекции одного и того же объекта, если один обязателен, а другой—зависит от воли человека? Во-первых, потому, что человек—тоже часть природы. Во-вторых, потому, что человек придумал человеческие законы именно для того, чтобы уподобить общество природе в её целесообразности, гармоничности, системности-космичности и целенаправленности. Ведь природа, как мы показали, гипотетически действует в пользу большого проекта: она создала человека и даёт ему шанс. Вероятности конструктивных, нежели деструктивных акций природы в целом в рамках времени, данного человечеству, кажутся или видятся пока ещё нам выше. Именно законы природы позволяют человеку хоть немного предугадывать будущее. Соответственно, именно законы человечества должны продолжить эту линию. Наконец, именно использование законов природы позволяет человечеству развиваться. Почему бы не сделать то же самое с человеческими законами? Именно использование человеческих законов—«не убий» или приветствия—позволяют человечеству также развиваться.
7. В то же время, свобода и есть то, посредством чего, благодаря чему человек может дополнить природу и сознательно заняться построением большого проекта, глядя на себя и природу одновременно и изнутри природы и извне её. То есть то, что у человека есть свобода—также есть часть природных законов. Это тоже учитывается человеческими законами. Именно путаница, смешение понятия «воля» (свобода, способность запланировать и осуществить проектное действие, направленное в будущее—властное действие—так, что никакие законы или закономерности его осуществлению не помешают, а только помогут) с понятием «власть» (лингвистическая путаница, как мы показали, относящаяся только к некоторым культурам) приводит к противопоставлению свободы (воли) и власти как иррациональных (а следовательно, иррационально легитимизированных), версус организации, управления и т.д., как рациональных. На самом деле, в альтернативной системе, которая верит в гипотезу большого проекта, одно есть часть другого, свобода-воля и власть—одно и то же. Задача в том, чтобы построить правильные принципы взаимодействия свобод-воль (властей) всех со всеми.
8. Большой проект, конечно, если рационально к нему подходить, является гипотезой, объяснительной моделью, объяснительная сила (власть) которой в том, что она позволяет обрисовать смысл жизни человечества и оценивать все проекты с точки зрения эвристического соответствия/несоответствия ему. Если подходить к нему иррационально, то он легко превращается в метафору религий/вер, объективного идеализма или любых других систем, которые утверждают, что есть конечные (даже если всего лишь относительно абсолютно конечные) ценности. Поэтому многие прагматики отказываются от этой гипотезы и пытаются моделировать борьбу добра со злом, не апеллируя к большому проекту. В таком случае данная борьба превращается в борьбу «моего варианта» с «твоим», борьба ценностей—в запредмеченную геополитику. И, по-манихейски или инь-яновски, победа одной силы над другой непреференцируема и есть лишь судьба. Это также позволяет снять ответственность с каждого человека, личности. И укрепить тиранический проект, позволив остальным умыть руки: вместо того, чтобы развивать большой проект, всего лишь не восставать и помогать, если очень требуется, тирану: моя хата с краю, лежачего не бьют. Именно то, что это выгодно нашей системе тирана—заменить абсолютность идеи большого проекта относительностью, при этом разорвав связь между управлением и властью и пытаясь мифологизируя превратить понятие тиранической власти в нечто абсолютное, хоть и мясное-физическое—и является ещё одним доказательством вероятности существования большого проекта—от противного. Если что-то выгодно «плохому»—то обратное выгодно «хорошистам». Если плохое выгодно «плохишам»—то хорошее тем более выгодно «хорошистам».
9. В то же время, нельзя сбрасывать со счетов вышеозначенный прагматизм, который также позволяет решать вопросы, не входя в спор о сущности большого проекта… Он также позволяет обсуждать и пытаться решать вопросы, связь которых с большим проектом ещё не установлена. Примером таких стычек является обсуждение права или его отсутствия на аборт в США со стороны групп интересов. Чтобы привести его к большому проекту, связать с ним, необходимо оценить онтологически и связать друг с другом слишком много переменных, как то, чтО важнее—свобода человека или ценность или количество людей; чьЯ ценность выше, женщины или ребёнка; и где, когда, в какой момент начинается жизнь человека, эмбрион превращается в ребёнка; и чтО важнее при принятии решения—права ближнего/наличного или права чуть более дальнего/потенциального. Мы видим на этом примере, что большой проект может быть очень относительно среферирован во многих важнейших ситуациях принятия решений.
10. Однако в целом альтернативные системы создали ситуацию, когда деперсонализированные законы являются базой, отталкиваясь от которой, нарушая их или следуя им, осуществляет человечество свою свободу, и если нарушает плохие, неправильные, несовершенные, а следует верным и правильным—то имеет право, и тогда можно говорить, что большой проект продолжает осуществляться. Иногда достигается временный эквилибриум, иногда—неустойчивый, но онтологические черты большого проекта продолжают часто угадываться за всеми временными и заплаточными акциями, даже если они нелегко сводимы к его необходимостям. Чтобы дальше углубиться в эту тему, необходимо проанализировать, кАк именно внутри человека осуществляется течение принятия решений, т.е. осуществление собственной власти/свободы, и кАк именно внутри него сидят законы, природные и человеческие, и кАк внутри него происходят стыки между законами и свободой, и какими способами можно влиять на эти процессы, кроме общеизвестных, физических и традиционных (систем и институций культуры, которые не всегда срабатывают), чтобы увеличить количество людей, работающих на большой проект. Необходимо также проанализировать онтологию понятий «доверие» и «предательство».

И. Дегенерация законов

1. Хорошие примеры дегенерации законов и отклонения их от смысла большого проекта можно увидеть в Армении. К примеру, в первом варианте её Конституции была предусмотрена возможность создавать суды с присяжными заседателями. Однако в изменениях к Конституции после референдума 2003 года эта возможность была аннулирована. Аргументом тут послужило то, что в маленькой стране будет трудно найти присяжных, которые нейтральны по отношению к судимому. Действительно, можно предположить, что достаточно было бы, чтобы сторонники подсудимого коррумпировали одного присяжного, а противники—другого, и дебаты присяжных приобрели бы оттенок дурной бесконечности, т.е. отклонились бы от принципов конструктивной коммуникации[8] (которые есть один из краеугольных ценностей тех, кто работает на большой проект). Неизвестно, чтО именно послужило главной причиной в конце концов, может, и недостаток ресурса идти на суд присяжных, искреннее желание минимизировать затраты и сделать систему более «эффективной», или злая воля исполнительной власти, но возможность создания судов присяжных сегодня в Армении аннулирована; что делает суды и судей ещё более зависимыми от исполнительной власти. Абсурдность в том, что в фундаменте приведённого аргумента находится нарушение известного логического правила, соотношение большего и меньшего: было решено, что коррумпировать 12 человек может быть легче, чем коррумпировать одного (судью).
2. Ещё один пример—идея о том, что руководители государственных офисов, с некоторыми исключениями, не должны иметь право нанимать госслужащих в свою команду, а их необходимо нанимать системно и «безличностно». Доведённый до абсурда вариант данной идеи—в том, чтобы госслужащие поступали бы на работу на определённую должность в результате безличностного компьютерного теста. Будем надеяться, что этого не произойдёт. Основа данной идеи—попытка бороться с коррупцией. Предполагается, что иначе руководитель будет нанимать только (или большей частью) тех, кто дал взятку или только своих близких. Между тем, буде данная идея реализована, она бы лишила возможности руководителей создавать собственные команды на основе подбора тех сотрудников, которые, по мнению лидеров подразделений, лучше всего подходят по ряду характеристик к тому, чтобы присоединиться к команде. Такой подход нарушает возможности создания более или менее органических управленческих команд и, таким образом, от имени добра (борьба с коррупицей) работает явно против большого проекта. Он также показывает полнейший коллапс института доверия в данной структуре (к сожалению, это может быть сказано про всю Армению и любые её структуры), ибо предполагается, что руководитель, как правило, действует не из соображений пользы дела, а личного интереса. Более того, предполагается, что большинство руководителей не имеют ценностных качеств, необходимых их должностям. Кафкианскость данного подхода глубока: он фактически аннулирует допущение существования госструктур, имеющих рациональный смысл, и превращает всё общество в то самое, в ту самую нашу систему, где полицейский—враг, а магазин—для продавца. И вместо того, чтобы пытаться реформировать корневую проблему—пытается создать заплатку, чтоб уменьшить воздействие корневой проблемы. Так происходит деградация законодательной базы, антиразвитие, дегенерация, не просто отход от большого проекта, а отказ даже от прожектного обсуждения его возможности.
3. Другим примером являются дебаты насчёт одномандатных округов версус партийных списков. До недавних пор была смешанная система. Оппозиция ратовала за отказ от неё в пользу только партийных списков, которые позволили бы, по её мнению, исключить такое количество криминальных олигархов, какое налично сейчас, ограничить их доступ в парламент. Между тем в новой редакции Конституции, предложенной недавно властью, предполагается не только отказаться от одномандатных округов при выборах в парламент, но и отказаться от прямых выборов руководителей общин. А та же самая оппозиция выступает против этого варианта Конституции. Понятно, что партийные списки—это способ удалить избирателя от своего избранника, и аннулировать ответственность парламентария или руководителя общины непосредственно перед избирателем. Таким образом, мы опять имеем парадокс, где хорошее проигрывает плохому, ибо людям кажется (искренне или фальшиво, с большей или меньшей вероятностью), что «хорошее»—то, чего они хотели—

приведёт к ещё большему плохому.

4. Наконец, и главный тезис нового проекта Конституции—о смене президентской системы правления на парламентскую. Ещё при обретении Арменией независимости были дебаты о системе правления. Тогда было решено копировать президентскую систему, где баланс сил властей уравновешен элементами архаической лидерской власти, однако она сменяема общенародными выборами. Идеи, что коллективное лидерство (парламентская система) было бы более подходящим Армении с её проблемами, тогда были отринуты. Теперь, однако, предложена конституционная реформа, которая создаст парламентскую систему власти. Но оппозиция и все сознательные граждане выступают против этой, казалось бы, более развитой системы, так как предполагают, что она поможет существующей власти ещё более укрепиться и продублирует совесткую систему, где реальная власть фактически находилась в руках партии. Опять более позитивное и продуктивное развитие предполагается таким, которое приведёт к прямо противоположному результату.
5. Ещё один интересный момент—эффект Мёбиуса или уробороса—заключается в том, что, по проекту, дальнейшие смены Конституции станут лёгкими и простыми: уже не будет необходимости в референдумах, а только две трети голосов в парламенте для смены текста Конституции. Таким образом, предлагая систему, которая, по мнению многих, ведёт к дальнейшему ослаблению суверенитета и государственности в её идеальном варианте (относящемся к большому проекту), власть (наличная де факто номенклатура, где власть глубоко отчуждена от реально властвующего—гражданина) в то же время делает дальнейшее изменение этой системы относительно очень лёгким, как бы не доверяя самой себе. Это—и вся конституционная реформа—приведёт к дальнейшему и ещё большему недоверию к закону, законам и, соответственно, неперсонализированным ценностям. В то же время, теоретически даст возможность с большей лёгкостью исправить систему в дальнейшем. Однако данная вероятность бесконечно мала, ибо она предполагает, что в парламенте соберутся две трети умных и образованных парламентариев, внутренне поддерживающих большой проект. На самом деле, начав с неплохого фундамента для участия в большом проекте, армянская государственность движется в сторону того, чтобы никогда больше не смочь вернуться на магистральный путь развития.
6. Закон о высшем образовании предоставляет право автономии университетам, а также гарантирует их деполитизированность. Автономия означает, что ректор выбирается советом университета и, в случае необходимости, отстраняется от должности решением совета. Однако более новый закон, о так называемых государственных некоммерческих организациях, включает в состав таковых также и университеты (если они не частные). Эти организации, по этому новому закону, оказываются подчинёнными ведомственному министерству (в случае университетов—министерству образования). В соответствии с принципом действия министерств, начальник такой организации назначается и снимается приказом министра. Он также подчиняется министру. Таким образом, автономия университетов аннулируется. Когда ректор одного университета подал в суд после того, как был уволен по приказу министра, без собрания совета, суд использовал именно этот закон для того, чтобы прийти к выводу, что приказ правомочен, и указал, что более поздний закон является прецедентным по отношению к более раннему. Таким образом, Армения с одной стороны, на бумаге, остаётся приверженной международным принципам, к которым она себя обязала, в частности, болонским принципам, а с другой, на практике оказывается в своих действиях от них свободной. Это ещё раз показывает процесс градуальной эрозии правильных и хороших законов, а также то, что их эрозия не является ошибкой, а планомерно осуществляется посредством законотворчества, чтобы ослабить общее стремление к доверию к безличностному закону.
7. Таким же процессом является процесс в сторону закона о дигитализации ТВ. По проекту этого закона, каждая частная ТВ студия будет иметь право на ограниченное количество каналов, скажем, семь, из которых три или чтыре обязаны транслировать государственное телевещание. Так как оборудование для дигитального ТВ стоит дорого, и малые частные ТВ компании едва ли смогут себе таковое позволить, многие региональные ТВ станции исчезнут. В итоге после дигитализации вместо возможности для трансляция многих новых независимых каналов возникнет ситуация, когда ТВ продукции, производящейся в Армении сегодня, завтра может стать меньше. Правда, осуществление данной реформы тормозится, быть может, из-за отсутствия средств у государства и необходимости держать ТВ аудиторию под постоянным контролем в предверии конституционных изменений и выборов. Ведь реформа создала бы ситуацию, когда большой сегмент населения на время, до получения дигитальных приставок, оказался бы отключённым от ТВ вещания. Необходимо иметь в виду, что массовое проникновение интернета и кабельного ТВ несколько смягчает возможные негативные последствия данной ожидаемой реформы. Однако, во-первых, кабельное или спутниковое ТВ не предоставляет альтернативной общественно-политической информации, производимой в Армении, а во-вторых, интернет как источник ТВ вещания распространён пока намного меньше, чем стационарное телевидение, которое действует очень эффективно для формирования мнений. Может, не так эффективно, как в России, но всё же более эффективно, чем интернет, который является источником для молодого сегмента населения, менее сфокусированного на принятии общественно значимых решений. Здесь вновь инновация и реформа работают на антиразвитие.
8. Многочисленные подобные примеры могут быть приведены и по поводу других законов и процессов реформ. Закон о целевом капитале не был принят, так как для привлечения целевого капитала в некоммерческий сектор необходимо предоставлять налоговые льготы, а государство отказывается это делать, считая, что это повлечёт за собой злоупотребления в виде попыток ухода от налогообложения (тем самым расписываясь в собственной неспособности это пресечь и в базовом недоверии к бизнесу и филантропии). Некоммерческие организации отказались его лоббировать также и потому, что проект этого закона был использован для того, чтобы ограничить сферы деятельности таких организаций: как компромисс, в проекте предлагалось позволять направлять целевой капитал только на определённый вид деятельности, т.е. некоммерческие организации были бы вынуждены ограничить свои мандаты, чтобы пользоваться дивидентами целевого капитала, и заниматься только одним видом деятельности, к примеру, спортом или помощью людям с органиченными возможностями. Это привело бы к тому, что некоммерческая неправительственная сфера двинулась бы по пути своих собратьев в России, т.е. по пути ограничения прав и бесконечных проверок. Возможность того, что и в Армении могут попробовать ввести понятия «иностранного агента» и «нежелательных организаций», дамокловым мечом висит над деятельностью сектора.
9. Если несколько лет назад в рамках антикоррупционной реформы было принято решение публиковать данные о коммерческой деятельности и собственности государственных служащих, то недавно этот закон был заменён на другой, обязующий публиковать данные только 500 наиболее высокопоставленных чиновников. Это обосновывалось тем, что все и так не опубликуют, и что мониторить всех госслужащих будет невозможно. Параллельно с этим, понятие государственного служащего было заменено на понятие общественного служащего, и в эту более широкую категорию вошли многие должности, не входящие в понятие госслужащего, к примеру, работники органов местного самоуправления. С одной стороны, на бумаге это прогресс, так как снимает различие между более и менее элитарными общественными должностями и обязует общественных служащих быть более ответственными, наравне с госслужащими (в старом понимании этого термина). С другой стороны, это позволяет государственной системе (номенклатуре) стать более однородной и иерархизованной и одновременно менее подотчётной обществу (accountable).
10. Для борьбы с коррупцией была создана комиссия по этике с государственным статусом, которая оказалась, как и ожидалось, недееспособной. До сих пор отсутствует антикоррупционное подразделение полиции с мандатом уголовного преследования масштабных коррупционеров. И так далее, и тому подобное.
11. Парадокс борьбы с коррупцией также и в том, что в его основе находится представление, будто всё в принципе нормально работает, а только некоторые участки портятся, т.е. коррумпируются. Между тем, ситуация в корне иная, в Армении и в больших частях мира, а методологически говоря—во всём мире: мир существует в хаосе, где есть отдельные островки упорядоченности. Вместо того, чтобы делать упор на увеличение этих островков и установление связей между ними и укрепление их системы, борьба с коррупцией пытается совладать с отдельными случаями «порчи». Итог этой борьбы, даже если положительный, приводит к тому, что воссоздаётся и укрепляется бессмысленная дурная бесконечность упорядочивания ради упорядочивания, оторванная от единственного единства неодходимости способствовать развитию большого проекта, т.е. растёт бюрократизация, а следовательно, уменьшается упорядоченность, так как растёт также цена на слежение-контроль за предыдущими слоями систем слежения-контроля, нежели создаются эффективные системы управления, которые, укрепляясь и взаимосвязываясь, поднимают общее количество принятия и реализации удачных решений, подвигающих большой проект.

Й. Интермеццо: Законы человеческие и языковые (грамматика)

1. Законы—парадигматика, алгоритмика; свобода—синтагматика. Понятно, что свобода зиждется на законах. А законы индуцируются из свободы. В природе любое развитие, как синтагматика, относимо к пучкам парадигматики—законам, из которых оно развилось, как в языке (речи), где из грамматики развивается текст. В то же время, необходимо отметить, что синтагматика, свободное действие развивает законы—парадигматику, точно как язык (речь) развивает грамматику.
2. Общественные, человеческие законы ещё более похожи на грамматические. В них всегда есть два аспекта: а) то, как это на самом деле происходит—законы развития общества и человечества, которые учёные пытаются изучить, и б) то, как это должно происходить—законы, сформулированные человечеством, которым следует следовать. Именно ножницы между двумя (а также неизвестность, нечёткость конечной перспективы и наличного ресурса) и создают гипотетичность, неуверенность в большом проекте. Точно как в грамматике, человеческие долженствовательные законы нарушаются. Иногда к лучшему, иногда к худшему.
3. Стоит, однако, отметить, что человеческие законы чаще нам кажутся менее совершенными, чем грамматические, которые в основном дают возможность, на них опираясь, выразить новое, даже если некоторые из них и развивая-модифицируя, но в целом отталкиваясь от системы грамматики. В случае человеческих законов кажется, что слишком часто и многие не работают или неверны. В то же время, если взглянуть на грамматику под этим углом зрения, не можем ли мы сказать, что, быть может, и следование грамматическим законам превращает нас в столь же косных, ибо мы просто не в состоянии оценить верность/неверность, в смысле целесообразность/нецелесобразность, многих из них? А что, если верный путь—путь Хармса, Хлебникова, Платонова? Когда мы говорим о верности/неверности в контексте грамматики, мы ограниченно имеем в виду соответствие данного высказывания её «общепринятым» правилам или степень отклонения оного от неё. При таком взгляде, когда слишком большое количество человеческих законов кажется несовершенным, и стоит подумать, а не фикция ли, в таком случае, другая область законов—совершенство законов грамматики—и мы получаем возможность предположить, что несовершенство человеческих законов дано не просто так, а именно для вящей возможности развития.
4. Есть философы, предполагающие, что развитие человечества будет происходить по всем проложенным направлениям, постольку, поскольку это возможно, нежели только по некоторым, т.е., к примеру, добро и зло будут бороться до тех пор, пока не разовьются до возможно широчайшей степени. Они предполагают, что в возможностях человечества нет предпочтений и этических ограничений. Однако развития до сих пор и то, что идея большого проекта всё ещё жива и даже больше, чем ранее в знаемой истории, позволяют предположить, что большой проект всё же есть добро, и что таковая борьба и развитие по всем направлениям возможны только до той степени, пока сам большой проект не окажется под угрозой. Так, исчезновение животных, являясь современным злом, может, в конце концов, оказаться не помехой для большого проекта (мы не знаем: красота исчезает, но кто его знает, как дело обернётся?), так же, как исчезновение дикой природы и экологические проблемы в целом. В то же время, на уровне сегодняшних ценностных восприятий мы предполагаем, что исчезновение любого разнообразия—беда и есть отклонение от большого проекта. И в то же время не можем не видеть, что исчезновение многих языков и культур прошлого не привело к исчезновению идеи большого проекта и тех примеров, которые позволяют нам предположить, что он существует и развивается.

К. Дальнейшие развития

1. Таковы примеры механизмов, которые работают на дегенерацию системы в сторону архаично-тиранической. Естественно, частая и необоснованная смена основного закона также приводит к тому, что теряется уважение и вера, доверие к любому закону. Это, вкупе с другими действиями (ухудшение и дегенерация систем образования и т.д.), создаёт благоприятную почву для соединения сателлита с Россией в её попытках противостоять осуществлению большого проекта, чьими предметными протагонистами объявляется сатанинский запад. Естественно, если написанному безличностному закону нельзя доверять, то приходится доверять только коммуникации—общению, переговорам, силовым отношениям с конкретными людьми. Если система повторяет тираническую—с физическим смертным наверху и с образом тоталитаризма ниже его, то переговоры возможно вести только с главным смертным. Однако же его возможности реагировать ограниченны. Да и кому необходимо его ловить? В остальных случаях действует механизм по разрушению всех возможностей и попыток продолжения осуществления большого проекта. Волюнтаризм достигает своего апогея.
2. В то же время, если система, как в Армении, ниже физической персоны не тоталитарна, то начинается тут же процесс очень активных сетевых переговоров всех со всеми, основанных на изучении ценностей в пространстве «доверие»-«предательство». Из этого эмбриона возникает обратно вся система ценностей—а следовательно, база семантического гнезда законов. В принципе, это же происходит и в России, так как там тоталитарен имидж системы, но не её реальность. Принцип «тухты» всегда смягчал российский тоталитаризм.
3. Рационализм переговоров (если тебя кинут, то ты тоже кинешь) постепенно приводит к возникновению новой системы законов—сетевых законов. Итогом является то, что государственные институции становятся нерелевантными для жизни людей. Люди уходят в осуществлении своих жизненных проектов (часто соответствующих большому проекту) в другие сферы, а госинституты маргинализуются и нишируются. Государство не просто отчуждается, но становится нерелевантным, начинает восприниматься только как фактор, наряду с природными. Ведь природные законы часто воспринимаются просто как факторы, которые необходимо принимать во внимание, но рефлексировать по их поводу—роскошь: ресурса не хватит. Если государство нечасто физическую угрозу предъявляет, то этот процесс может зайти очень далеко (миграция—внутренняя, внешняя и т.д., либеральный авторитаризм).
4. Маргинализуя государство, общество минимизирует свои встречи с его институтами: старается не обращаться в его службы. Насколько возможно, не встречаться, не общаться[9]. Соответственно маргинализуется сама идея иерархических структур, а тем более—персонализированных. Бюрократизация этому помогает, именно поэтому в тиранической системе остаётся только один тиран—наверху, и то дутый[10]. Инфраструктурная власть[11] общества—а также следующей ему бюрократии—меняет соотношение власти и других ценностей. Ранее считалось, что иерархическая власть уступает место меритократии. Это может быть и релевантно для некоторых альтернативных систем. В то же время, это необязательно. Иерархическая власть может уступать и чему-либо другому, к примеру, коллективному менеджменту (последнее онтологически связано с меритократией). Коллективная власть более эффективна с точки зрения большого проекта и менее—на коротких промежутках. Если она гибка, она умеет споро превращаться в иерархическую при чрезвычайных ситуациях, но затем и обратно. У тирана оказывается очень ограниченный кружок, где он может осуществлять свою власть[12].
5. Недоверие всех ко всему (и ко всяческим продуктам человеческой деятельности) создаёт экономический коллапс ресурса и невозможность управлять так. Архаический институт индивидуального лидерства оказывается делегитимизированным очень существенно. Возникают события и ситуации, характеризующиеся попытками обойтись вообще без индивидуального лидерства в иерархической форме. Лидерство становится уделом каждого (краудсоурсинг)[13].
6. Общество создаёт альтернативные структуры и институты, чтобы реализовать свои нужды и проекты. Разница между кодифицированным неперсонализированным законом и персональным приказом, персональной властью, волюнтаризмом методологически снимается: индивиды попарно и в сетевых группах вступают в интеракции, которые, повторяясь, благодаря умению людей понимать, учиться, запоминать (и в зависимости от степени этого умения, наличного в обществе—поэтому-то и иногда говорят, что история ничему не учит) приводят к слиянию, методологическому снятию онтологической разницы между свободой и законом, хаосом и порядком, «письменным» безличностным законом и волюнтаристическим приказом. Если эта система имеет возможность развиваться, то в конце концов она создаст новые государственные институции (сетевые, неиерархизованные государства), основанные на новом накопленном опыте (культуре).
7. Если это есть хаотическое развитие кентаврического варианта, слияния сущности природы, естества, естественности с сущностью инструмента, её самоё познающего через неё же ради вящего развития большого проекта—человечества—то всё равно это уже хорошо. Однако если учесть, что человек также в состоянии и взглянуть на этот процесс с метапозиции и метаотрефлесировать его—то понятно, что есть шанс, через СМДМ, сознательно начать развивать эти системы, и тогда кентавричность сменится ещё большей гармоничностью, где швы от механического (а ведь единственное назначение иерархичности—обепечить механику движения, создать движок с приемлемым кпд) к неформальному вообще будут не видны и столь же трудноуловимы, как и места перехода от нервного сигнала к осознаваемому знаку, им несомому. Место перехода чешуек русалки к нежной коже перестанет быть различимым.
8. Чтобы бороться с этим, сильная бюрократия будет пытаться тратить ресурс, рекрутировать как можно большее количество людей в себя, чтобы выйти из маргинализации. Это процесс кооптации или омерты—рядовой человек тоже должен предать большой проект, и тогда он окажется всосан в систему. Необходимо, чтоб он научился кидать, и чтоб его заставили делать то, что западло: тогда он повязан (в «Бесах» рекомендовалось—и в истории сложилось—повязывание «кровью»). В то же время, необходимо ограничивать возможности выхода из системы, свободы действия. Это требует большого ресурса. При нишировании и маргинализации государства, нишируется и маргинализуется также его дискурс. Чтобы поддержать дисциплину и подданство, государству необходимо переходить на физическое воздействие, так как культурное воздействие влияет только долговременно. Необходимо очень долго учить и наглядно доказывать, иллюстрировать, что совести нет, и что человек человеку—волк, чтобы повернуть общество всерьёз и надолго, если не навсегда, и чтобы люди научились при встрече не приветствовать друг друга, а убивать.
9. Если ресурса на такое долгое воздействие или на физическое принуждение нет, мы имеем симулякр тоталитаризма. Он нестойкий и подвержен распаду, как и любой морок, любой мираж. Если ресурс есть, но его не хватает для совершенства подчинения системе, то мы имеем общества, которые постоянно находятся на грани, таким образом если и не отменяя, то постоянно ставя под вопрос большой проект. Что тоже замедляет его осуществление. Остаётся неисследованным и невыясненным пока ещё, запрограммированно ли такое замедление, или наоборот, противопоказано конечному успеху большого проекта[14].
10. Также неясно ещё, есть ли закономерность в том, каковы периоды, в течение которых со стороны большого проекта и его протагонистов позволяется тираническим и тоталитарным или псевдотаковым системам существовать до распада. Некоторые, глядя на предыдущий опыт и опыт других таких систем, грустят о том, что на их жизнь хватит, и значит, изменений ожидать не приходится. Другие же отмечают, что исторически эти системы изменяются внутри себя, даже внешне оставаясь таковыми, и что все они распадаются рано или поздно. На это отвечают, что, может быть, все системы распадаются, включая и те, которые посвящают себя, более или менее, построению и промоушну большого проекта. Однако здесь вновь свершается ошибка замены системы её предметным отображением, к примеру, на теле земли в виде ограниченной территории—государства. Если понимать, что тенденции борьбы большого проекта с дегенеративными альтернативами пронизывают любой предмет, включая любые территории и любых людей, и происходят внутри и меж людей, как и мыследеятельность, то становится понятно, что единственной валидной единицей для оценки успеха большого проекта может являться, на уровне наших сегодняшних знаний, всё человечество. А из этого также видно, что пока что, на уровне наших знаний, большой проект в целом в масштабе всего человечества прогрессирует. А если не хотите не участвовать в этом празднике жизни, быть выключенным из него, то сделайте что-нибудь! [15].[16]

Конец первой части[17]

2 сентября 2015 г., Ереван—1 октября 2015 г., Санари-сюр-мер—20 декабря 2015 г., Ереван

 Геворг Тер-Габриелян

[1] См. статью про рациональность здесь: https://gtergab.com/ru/news/media/what-is-rationality/95/

[2] См. ещё аргумент в том же направлении: https://www.theguardian.com/science/2012/nov/19/better-angels-nature-steven-pinker-review

[3] Обратим внимание, что культура (второй тип власти, более успешно применимый, по сравнению с третьим, убеждением, для замены физического воздействия) обладает огромной инерционностью. Поэтому, если надо добиться чего-либо быстро или если то, чего добиваемся, есть слишком новое, физическая власть исторически становится вновь главенствующей: таковы тоталитарные системы, авральные (армии и т.д.), случаи «подмикитчиков» и т.д.

[4] Это течение в мышлении, деятельности и попытках их осмысления, основоположником которого является Г.П. Щедровицкий. См. https://gtergab.com/ru/methodology/  , где есть много материалов по СМДМ.

[5] В событиях Беслана обвиняют США: https://www.novayagazeta.ru/society/69748.html

[6] См. https://korrespondent.net/strange/1603724-v-rossii-spor-o-tvorchestve-kanta-zavershilsya-drakoj-i-strelboj

[7] См. о развитии демократии: https://gtergab.com/ru/news/media/banditism-and-pillage/97/

[8] Конструктивная коммуникация—понятие в долженствовательной парадигме, означающее следующие условия коммуникации: говорящий говорит то, что, как он считает, есть на самом деле, т.е. не играет и не пытается манипулировать собеседником. Говорящий говорит старательно, выбирая язык, слова и формы выражений, которые, по его мнению, наилучшим образом передают содержание его высказываний, и которые наиболее достижимы, с наименьшими потерями, для данного слушающего. Слушающий слушает с доброй волей сообщение говорящего, не пытаясь искать в нём скрытых смыслов, и декодирует это сообщение теми способами, которые, по его мнению, помогают ему наилучшим образом понять интенцию говорящего сообщить важную информацию своим сообщением, а также понять содержание сообщения. Он делает знаки говорящему, если поток сообщения становится ему непонятен, труднодекодируем, и т.д., помогая говорящему уточнить, улучшить текст своего сообщения, чтобы сделать его наиболее доступным для слушающего с тем, чтобы слушающий получил бы его с наименьшими потерями. Слушающий пытается облегчить говорящему говорение и ни в коем случае не создавать помех для наиболее эффективного сообщения говорящим того, что он пытается сообщить. См. https://en.wikipedia.org/wiki/Cooperative_principle

[9] Возникают нишевые миры, мирки, существующие параллельно и изолированно; изучение этого процесса и его последствий для восприятия всех ценностей, включая категориальные (время, пространство, идентичность и т.д.)—важная задача для понимания дальнейшего изменения современного жизнемира.

[10] Об этом создано несколько фантастических произведений, начиная со сказки про голого короля, которого играет окружение.

[11] Инфраструктурная власть, в отличие от деспотической, одним американским учёным характеризуется так: деспот может приказать отрубить голову не понравившемуся ему царедворцу без суда и следствия. Но если царедворец узнает об этом заранее, сядет на лошадь и ускачет в свой замок, то вполне вероятно, что деспот никогда не сможет осуществить своё намерение, если только не пойдёт войной и не победит феодала. В современной реальной развитой демократии же никто не имеет права наказывать без суда и следствия. Однако скрыться от властей невозможно: гражданин достижим, в идеале, на всей территории Земного Шара.

[12] См. предыдущую сноску.

[13] См. статью на армянском про Электрический Ереван https://www.1in.am/1686541.html

[14] Интересная статья в том же русле: https://www.fondgp.ru/lib/chteniya/viii/materials/4 . Она утверждает, что СМДМ предлагает решить проблему того, что большой проект легко перепутать с религией или идеализмом тем, что позволяет отойти от поисков истины в сторону реализации проектов. Это, опять-таки,  мёбиусальное, уроборическое решение, заменяющее философию метолодогией, а поиск истины—поиском мыследеятельности. В его основе предположение, что мыследеятельность—самостийно хороша, иначе пришлось бы предположить, что можно планировать и осуществлять античеловеческие, антибольшой-проектные проекты, или же что есть некая мистическая гармония между принципами мыследеятельности и осуществлением проектов, которая приводит к тому, что при правильной мыследеятельности осуществляются только «хорошие» (полезные человечеству) проекты (умное добро умно, и наоборот). Таким образом, мы вновь приходим к тому, что через ленту мёбиуса утверждается, что большой проект существует и регулирует наши критерии.

[15] Многие мысли, изложенные здесь, конечно, не новы. Вот, к примеру, статья, где есть много связок с тем, о чём написано в данной работе: https://hvylya.net/analytics/society/sergey-datsyuk-diskursivnaya-voyna-mezhdu-ukrainoy-i-rossiey.html Украинцы в архаическом мировоззрении, анализируемом нами, преподносятся не как нация отдельная, а те же русские, а их желание двигаться в сторону Запада объясняется тем, что продались в услужение. Также важное наблюдение—что гражданское общество смотрит на государство в России так же, как и само государство, т.е. считает себя подданными. Отмечается также вера в то, что время неподвижно и/или циклично: 200 лет ничего не меняется, а также в то, что старое и есть единственно верное. Проблема, конечно, также и в том, что в риске, в ситуации свободного общества, в «предстоянии самому себе», как Бахтин говорил —жить трудно и не хочется. Боязно. Рискованно. Риск слишком велик. Удобно жить в архаике.

[16] А вот статья, которая показывает скрытые, и не очень, недостатки того же типа мышления, применённого—с целью ли обмануть читателя или же искренне, наивно—к геополитической проблематике: https://lenta.ru/articles/2015/09/01/karaganovint/  . Статья написана лично мне давно знакомым деятелем, и поворот его взглядов, как они изложены в ней, я никак не могу объяснить наивной искренностью, отсюда—это пропаганда архаизации мышления с целью дальнейшего декультуривания массы, превращения его в удобное для физическо-материально-сигнального управления быдло. Привожу статью как пример того, против чего  и о чём написана данная работа, пример материала архаического мышления, пестуемого деспотической властью. Таких примеров сегодня, конечно, миллион.

[17] Данное эссе было вдохновлено следующей записью в фейсбуке:

Tessa Brain

КРИТЕРИЙ!
Ирина Рэд
«Кажется, я поняла, в чем разница между людьми Майдана и теми, кто против. Сегодня на площади Свободы, фланируя среди активных граждан, наткнулась на тележурналиста НТВ. Конечно, я спросила его, что это они такое показывают, что я уже почти со всеми родственниками-знакомыми разругалась. Он, конечно, откосил: работа, мол. А потом мы ушли в обсуждение текущего момента. Московский гость выдал резюме: бардак, безвластие, нужна сильная рука. Я, конечно, согласилась с двумя первыми утверждениями. Да, «бардак», да, «безвластие», но при чем тут «сильная рука»? Надо восстанавливать правовое поле, говорю. Он на меня выпучился и говорит: ну да, правильно, надо, чтоб лидер был. Я ему опять: какой лидер, надо закон восстанавливать, правила, тогда лидер не нужен. И вот, казалось, простая мысль ввела человека в ступор. Т.е. он никак не мог разбить эту связку «лидер=порядок», т.е. нет лидера, значит, нет порядка. Конечно, это явление наверняка имеет какое-то научное название, «патернализм» или «авторитаризм», или еще чего. Но у меня появился наконец четкий критерий. Если человек признает возможность порядка в системе без лидера — наш человек, а если не признает, значит, это их клиент. Вопрос теперь такой: такое устройство картины мира можно изменить?».

И дискуссией здесь: https://www.facebook.com/dvl.kh/posts/743928082419434