Интервью с писателем Грачья Сарибекяном:
– Ваш второй, еще не изданный роман «Путешествие дураков» (первый называется «Солнце близнецов»), по мнению специалистов – следующий эксперимент в этом жанре. Разделяете это мнение?
– Я всегда пытался писать такие романы, каких я нигде не читал. Я ненасытный читатель и понял почему. Читаешь, чтобы найти роман, автором которого хотелось бы быть самому, хотелось бы больше жизни. Пока еще я очень мало таких романов читал – Малькольм Лаури «У подножия вулкана», Жан Жионо «Гусар на крыше», Примо Леви «Периодическая система»… и еще несколько романов, чтобы прочитать которые стоило родиться на свет. Писать книгу, значит читать ее – пишешь, читая сам себя, и когда я закончил роман «Путешествие дураков», сказал сам себе: такого романа ты еще не читал. Был не только найден новый подход к войне, в основе романа – судьба «дураков», армян по национальности, которые остались в бакинском «дурдоме» (так называется в романе психиатрическая лечебница), я не читал произведений, написанных в этом стиле, не читал произведений, написанных с позиции дураков. Никакого героизма, национального подхода: о войне написано глазами дураков, которые часто даже не понимают, через что они проходят. Война в их голове даже не укладывается, наверное, поэтому они и дураки. При этом, автор не ставит перед собой цель казаться умнее или мудрее своих героев. Для меня этот стиль и ритм были новыми… Короткие предложения, которые придают рассказу ритм поезда, диалоги, иногда лишенные смысла, немногочисленность внутренних диалогов… Короткие сцены, которые я использовал в своей повести «Гадания на зеркалах»… Но опять же важным для меня остаются новые способы видеть мир, если этого нет, то для меня это не является оригинальной литературой…
– Нет ли опасений, что попытка может закончиться «пыткой», и читатель просто не поймет и не примет новый роман, тем более, что, говорят, он бросает новый взгляд на армяно-азербайджанскую войну?
Читайте также
– У меня никогда не было опасений, связанных с читателем. Этот роман найдет своих оппонентов, или же оппоненты найдут его. Естественно, найдутся люди, которые мой подход сочтут неприемлемым в контексте войны, имеющей для нас национальное значение. Я осознаю, что показывать нечеловеческую, бездушную, ужасную или абсурдную суть войны в контексте арцахской борьбы неприемлемо. Тем более, когда автор делает странные заявления, например, о трупе солдата, заявляя, что «никчемного солдата надо вскрывать», понимаете, для войны все равно – армянин ты или азербайджанец, как в романе говорится, между станком и войной разницы нет. Нет пристрастия, связанного с национальностью. Кроме дураков, армян по национальности, большинство героев романа – азербайджанцы. Но нужно в их поступках попытаться в какой-то степени познать самих себя. В романе есть эпизод, в котором устами одного из героев говорится: «мы оба – советский товар», в романе очень много советских реалий, даже имена у героев насмешливые, сокращенные имена советских предводителей или имена-аббревиатуры – Вилен, Лендруш, Маэнлест, Нинель и так далее. И эти дураки из Баку переезжают в Ереван. В романе описывается их путешествие на поезде, которое постепенно превращается в метафору войны. Не хочу говорить, что происходит в конце, но финал «говорит» следующее: забирайте себе своих дураков, нужно избавиться от советских пережитков.
– Говорят, вы отошли от армянского, чтобы быть более впечатляющим, использовали ненормативную лексику.
– Роман, в целом, написан на литературном армянском, но есть и выражения на разговорном языке, пошлые выражения, варваризмы – слова на азербайджанском и русском. Эти слова и выражения написаны наклонным шрифтом и специально выделены из литературного текста. Да, ненормативная лексика есть, но я не мог не написать выражение, которое использовал герой, и потом, как бы я ни старался, редактировать не смог, поскольку именно обида на эти слова вынудила одного из моих героев – Гейдара (наполовину азербайджанца, наполовину армянина) совершить поступок, за который он поплатился жизнью. Эта обида должна была быть очень глубокой, а значит и ругательство – пошлым. Таким образом, как автор, ты иногда чувствуешь свое бессилие перед собственным текстом и не можешь не позволить, чтобы азербайджанцы делали с твоим героем то, что им вздумается, поскольку ты – не автор, ты – война. Каждое слово мотивировано, и если бы была возможность написать на чистом армянском языке, то я написал бы именно на таком. А слова на азербайджанском, на русском и на русском с азербайджанской интонацией создают колорит, в эту минуту ты чувствуешь потребность использовать именно это слово, и вообще — каждое слово, даже звук, исходит из логики текста. Например, кличка пса майора-азербайджанца на армянском – бранное слово, но эта кличка подходит псу майора, и в реальной жизни азербайджанцы такие клички собакам дают. Когда я написал кличку собаки, то долгое время не мог сдержать смех. В романе есть сцены, написанные с пошлым юмором, не знаю, правильно ли вызывать смех к ужасам войны, когда человек должен испытывать ужас, но думаю, что юмор, касающийся войны, может быть только пошлым. С другой стороны, возможно, пошлый и неуместный, но именно юмор спасает роман от мрачности. Одним словом, языковой пуризм в данном случае был бы неуместным и искусственным. Гашек по этому поводу метко сказал: о войне на салонном чешском не напишешь.
Беседу вел Самвел Даниелян
Газета «Аравот»
02.02.2016
