Карабах был и будет для Армении важнейшей стратегической целью. Но поднимать вопрос о признании еще не значит признавать Нагорный Карабах юридически. Апелляция Армении к независимости Карабаха в нынешних условиях ограниченного размораживания – это скорее попытка нащупать новые границы допустимого и ввести непризнанную республику в переговорный процесс. Об этом в статье «Готова ли Армения признать Нагорный Карабах», опубликованной на сайте Московского Центра Карнеги, пишет кандидат исторических наук, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ, российский эксперт по региону Южного Кавказа Сергей Маркедонов. В статье далее говорится:
Сергей Маркедонов
Из-за апрельского обострения боевых действий в Нагорном Карабахе мир снова заинтересовался этим давним кавказским конфликтом. Тем более что сейчас этот интерес повышается из-за турецкого фактора и выборочного сотрудничества России и Запада вокруг урегулирования. Но как бы ни были важны геополитические аспекты, первоосновой конфликта все равно остается столкновение интересов людей, проживающих в самом регионе. А значит, и эффективность урегулирования будет зависеть прежде всего от них.
Когда в начале мая кабинет министров Армении утвердил правительственное заключение по законопроекту о признании Нагорного Карабаха, многие заговорили, что Ереван близок к повторению абхазско-югоосетинского сценария. Но в документе речь шла лишь о том, что признание будет обусловлено «дальнейшим развитием, в том числе и ролью внешних факторов». Следовательно, пока рано делать вывод, что Ереван готов безоговорочно поддержать нагорно-карабахскую независимость. Но и без привязки к формально-правовой стороне дела понимание роли и значения самого Нагорного Карабаха в конфликте крайне важно для того, чтобы выстроить верные алгоритмы урегулирования.
Внешняя сторона
Читайте также
Историческим предшественником непризнанной Нагорно-Карабахской республики (НКР) была Нагорно-Карабахская автономная область (НКАО). В момент своего провозглашения в сентябре 1991 года НКР заявляла о своей территории как о бывшей автономии Азербайджанской ССР и Шаумяновском районе, который не являлся ее частью. В результате военных действий в 1991–1994 годах НКР потеряла контроль над этим районом, а также над небольшими кусочками бывшей НКАО (примерно 327 кв. км), но при поддержке Армении компенсировала свои потери, присоединив пять смежных азербайджанских районов целиком и два неполностью. Площадь районов, подконтрольных армянским силам, превышает размеры бывшей автономной области. Апрельские боевые действия лишь незначительно изменили эту конфигурацию в пользу Баку.
Нагорный Карабах сильно отличается от других непризнанных государств, возникших на обломках Советского Союза. В отличие от Абхазии и Южной Осетии, признанных Россией и еще несколькими странами, независимость Карабаха не признана никем, включая Армению. В отличие от Приднестровья Карабах не принимает участия в переговорах по определению собственного будущего. И даже закамуфлированного полупризнания в виде участия в работе контактной группы, которым обладают ДНР и ЛНР, у Нагорного Карабаха нет.
Для международного сообщества с формально-правовой точки зрения это часть Азербайджана. В этом плане подходы России не слишком отличаются от позиций США или Евросоюза. Москва, признающая итоги выборов в Абхазии и Южной Осетии, неизменно выступает с заявлениями о том, что избирательные кампании в Нагорном Карабахе противоречат территориальной целостности Азербайджана, которую Россия поддерживает. Непризнанную республику посещают дипломаты – посредники из Минской группы ОБСЕ. Но на ее переговорный статус такие визиты не влияют.
Тем не менее, согласно «базовым принципам» урегулирования конфликта, по которым между Москвой, Вашингтоном и Парижем есть консенсус (редкий случай в сегодняшней дипломатической практике), разрешение армяно-азербайджанского противоборства предполагает среди прочего и «промежуточный статус для Нагорного Карабаха, обеспечивающий гарантии безопасности и самоуправления», и юридически обязывающий референдум для определения его будущего.
В контексте апрельской эскалации многие эксперты и дипломаты вспомнили про соглашение о бессрочном прекращении огня от 12 мая 1994 года. Глава МИД РФ Сергей Лавров во время своего недавнего визита в Ереван даже призвал к его неукоснительному соблюдению, подчеркнув таким образом, что для Москвы действующий статус-кво не разрушен окончательно. Но, говоря про соглашение 22-летней давности, следует иметь в виду, что подписано оно было не только представителями Армении и Азербайджана, но также и Нагорного Карабаха.
Впрочем, в своеобразном соревновании с другими постсоветскими непризнанными государствами у Карабаха есть и определенные преимущества. Он единственный может похвастаться, что получает финансирование из американского госбюджета. Благодаря активной армянской диаспоре еще в годы перестройки движение армян Нагорного Карабаха воспринималось многими на Западе как протест против сталинской национальной политики и репрессивной советской системы. Такое представление было упрощением, но возымело конкретные политические последствия. По справедливому замечанию Арега Галстяна, специалиста по американской внешней политике, «Армения и Нагорный Карабах были включены в гуманитарные правительственные программы по линии “Закона в поддержку свободы”. При этом Азербайджан не включили в эти программы из-за “незаконной блокады границы с Арменией” (поправка 907)». Начиная с 1998 фискального года Карабах получает помощь, которую определяет Конгресс США и выделяет, прежде всего, Агентство международного развития (USAID).
И хотя при президенте Буше-младшем многие пункты поправки 907 были заморожены, полностью ее не отменили, несмотря на все усилия Баку и общие интересы Азербайджана и США в энергетике. Ни Абхазия, ни Южная Осетия не могут похвастаться конгрессменами, официально поддерживающими их национальное самоопределение, как это происходит с Карабахом. Мало того, парламенты нескольких американских штатов (в том числе Массачусетса, Мэна, Калифорнии), высший представительный орган власти австралийского штата Новый Южный Уэльс и региональный парламент испанской Страны Басков принимали резолюции в поддержку Нагорного Карабаха с просьбами к центральной власти признать его независимость. Конечно, это были символические акции, но все равно не стоит недооценивать фактор общественного мнения в процессе принятия решений в странах Запада.
Сегодня армяно-азербайджанский конфликт не воспринимается как одна из постсоветских proxy wars между Россией и Западом, а Карабах не считают марионеткой Москвы. Это дает Еревану определенное пространство для маневра и возможность сохранять конструктивные отношения не только с Россией, но и с США и Евросоюзом. В ходе апрельской эскалации Армения и Нагорный Карабах не получили однозначной поддержки, но в то же время однозначного осуждения за удержание статус-кво тоже не было (иначе повторения сценария Сербской Краины 1995 года было бы трудно избежать).
Внутренняя сторона
Было бы неверно ограничивать значение Карабаха исключительно внешней политикой. Карабахский вопрос тесно связан с историей превращения Армении из советской национальной республики в независимое государство. Александр Искандарян и Бабкен Арутюнян, говоря об особенностях армянской постсоветской исторической науки, использовали удачную метафору «карабахизация историографии». С неменьшим основанием это определение можно применить и к политической жизни в Армении.
Первый президент постсоветской Армении Левон Тер-Петросян ворвался в позднесоветскую публичную политику как лидер комитета «Карабах». Многие выходцы из Нагорного Карабаха сделали стремительную карьеру в армянской политике. Это и Роберт Кочарян (президент Армении в 1998-2008 годах), и действующий министр обороны Сейран Оганян (до этого он занимал тот же пост в Нагорном Карабахе, в его честь армянские позиции на линии соприкосновения называли «линией Оганяна»). В Карабахе начинал и нынешний глава Армении Серж Саргсян – еще в советский период он работал в партийных и комсомольских структурах автономной области. Во время военного конфликта с Азербайджаном в 1993–1994 годах Саргсян возглавлял Минобороны Армении, при нем было достигнуто соглашение о прекращении огня. Смещение с поста первого президента Армении Левона Тер-Петросяна в 1998 году тоже было связано с Карабахом – многим позиция президента в конфликте с Азербайджаном казалась слишком мягкой.
Сейчас словосочетание «карабахский клан», которым описывали значительную часть армянских элит в 1990-х, стало неактуальным. В президентском окружении появилось много людей, не связанных с Нагорным Карабахом. Но поддержка самоопределения армян в бывшей автономной области остается среди важнейших приоритетов официального Еревана. Апрельское обострение объединило даже таких непримиримых политических оппонентов, как Серж Саргсян и Левон Тер-Петросян.
Было бы серьезным упрощением полагать, что Нагорный Карабах лишь послушно исполняет волю Еревана. В 1994–1998 годах, когда в Армении была запрещена одна из старейших армянских партий, «Дашнакцутюн», в Нагорном Карабахе она была у власти. И если Ереван более гибок в вопросе о возвращении пяти районов под контроль Баку (чего требуют и «базовые принципы»), то сам Карабах не усматривает в этом оккупации и предпочитает говорить о «поясе безопасности». Такой подход можно считать радикальным, но его все равно необходимо учитывать, потому что иначе власти Нагорного Карабаха могут открыто противодействовать планам мирного урегулирования.
Еще один важный аспект – отношение к Карабаху армянской оппозиции. Оно еще более радикальное, чем у действующей власти. Недавний проект о признании независимости Карабаха, предложенный на рассмотрение правительству, был разработан оппозиционерами, а не представителями провластной коалиции. Так что критики власти, выступающие за диверсификацию внешней политики Армении (в том числе и за снижение зависимости от России) и бравирующие демократической риторикой, в вопросе о статусе Карабаха не будут более уступчивыми. Многочисленные примеры из постсоветской армянской практики доказали обратное (куда как активнее за признание Карабаха ратует оппозиционная партия «Наследие»).
Независимо от формального признания, Карабах был и будет для Армении и армянской диаспоры важнейшей стратегической целью. Но поднимать вопрос о признании, продвигать его с помощью медийного и лоббистского ресурса еще не значит признавать Нагорный Карабах юридически. В Ереване прекрасно понимают, что не обладают российским потенциалом для внешнеполитического ревизионизма (хотя и в случае с РФ издержки от следования этому курсу велики). Отсюда – ставка на минимализм. Иначе вполне очевиден риск остаться в полной изоляции.
Кроме того, апелляция к независимости Карабаха в нынешних условиях ограниченного размораживания – это попытка нащупать новые границы допустимого и ввести непризнанную республику в той или иной форме в переговорный процесс. Ведь любое окончательное решение без учета позиции людей, проживающих в регионе, зыбко и уязвимо. Другой вопрос, что с этим тезисом автоматически связана тема оккупации азербайджанских районов, не входивших в состав автономной области советских времен, и возвращения туда беженцев. Но в столкновении двух этих позиций и возникает возможность для дипломатического торга и выработки компромисса. Если, конечно, задаться этой целью.