Недавно в интернете я прочел несколько адресованных мне революционерами угроз в ответ на то, что я выступаю против вооруженной политической борьбы – «знаешь, что мы с тобой сделаем, когда придем к власти?». Знаю, в курсе, то, как поступают «патриоты нации» и «чудо-герои» с «внутренним турком». Я, честно говоря, не особо переживаю: делайте, что делаете. (Более 20 лет назад, когда почти те же акторы вели ту же борьбу в составе АРФД, это мы уже проходили). Просто хочу еще раз напомнить, что мы в этом плане не особенная нация, и то, что сейчас происходит, в истории в том или ином виде уже было.
В 1793 году, 30 октября, перед Революционным трибуналом Франции предстал Марк Лясурс. Он был «жирондистом», то есть, сторонником отправки на гильотину представителей преступного режима и его поборников, но, в отличие от «якобинцев», был против совершения этого в отношении имеющих консервативные взгляды крестьян, живущих на севере Франции. Перед зачтением ему смертного приговора, Лясурс в своем последнем слове произнес фразу, ставшую впоследствии крылатой: «Я умираю в тот день, когда народ потерял рассудок; в тот день, когда он его обретет, умрете вы». Что и произошло с «якобинцами».
Но произошедшее во Франции в конце XVIII века также не было чем-то уникальным и особенным. В IV в. до н.э. в Афинах между политиком и оратором Демосфеном и полководцем Фокион шел спор, причем, представьте, первый был за войну с Македонией, а второй – против. И тогда оратор пригрозил полководцу: «Афиняне убьют тебя, Фокион». На что Фокион ответил: «Да, если сойдут с ума, а тебя – если образумятся». Действительно позднее афиняне решили убить Демосфена, но великий оратор не пожелал сдаться и покончил жизнь самоубийством. После этого афиняне возвели Демосфену памятник.
Самое нелепое, что я слышал, это изречение, что «народ всегда прав». Если в историческом смысле каждые пять минут «народ» или те, кто выступают от его имени, требуют разных, диаметрально противоположных вещей, если сегодня надо расстрелять одного, завтра – говорящего прямо противоположное, а еще через день ставить памятники обоим, а потом разрушать их, то фраза «всегда прав» становится слишком переменчивой категорией. Для меня есть всего один критерий: исключить во внутренней жизни незаконное насилие. Конечно, есть теория, что без гильотины и «безумствующей толпы» прогресса не бывает. Может быть, и так. Но почему это должно мне нравиться?
