Владимир Пастухов — доктор политических наук, научный сотрудник колледжа Сент-Энтони Оксфордского университета,
исследователь российской политики, публицист и адвокат, автор книг «Три времени России», «Реставрация вместо реформации», «Украинская революция и русская контрреволюция» в статье «Колонна № 6: куда марширует «Победившая Россия»?», опубликованной на сайте Русской службы ВВС, пишет:
Борис Пастухов (фото — ВВС)
Думские выборы образца 2016 года — это оксюморон, своего рода «то, чего не может быть» Леонида Филатова.
С одной стороны, чисто технологически, как и любые другие выборы, они являются двигателем самых разных процессов в окружающей их «политической среде». С другой стороны, конкретно эти думские выборы погружены в такую среду, где давно уже нечему и некуда двигаться. Они являются катализатором политического вакуума, доказывая, что политическая жизнь продолжается даже там, где ее в принципе нет.
Читайте также
Выборы как индикатор нестабильного консенсуса
Эти выборы не могли стать ни политической, ни исторической сенсацией. Тем не менее, они являются любопытным социальным индикатором того, что происходит в российском обществе. Можно спорить о достоверности окончательных результатов, но в целом следует признать, что выборы достаточно точно отразили общую тенденцию, хотя и исказили отдельные пропорции.
О самом важном итоге этих выборов можно рассуждать только спекулятивно. Это позиция тех 50-60 процентов избирателей, которые предпочли, в конечном счете, никого не избирать. Полагаю, что либеральные «обиды» на «безразличное» большинство здесь совершенно неуместны.
В сложившихся условиях отказ от голосования — это не отсутствие политической позиции у «несознательной» части общества («дачников», «диванной партии» и так далее), а, наоборот, выражение вполне осознанного выбора, сделанного, правда, в отрицательной форме. Другое дело, что эта позиция неоднозначна и ее непросто интерпретировать.
Я полагаю, что, не придя на выборы, «молчаливое большинство» в такой форме вполне определенно оказало поддержку власти. Это весьма своеобразная «пассивная» форма солидарности с режимом. Она интересна тем, что является условной, а не безусловной.
Население выразило «тактическую», а не «стратегическую» поддержку политического курса Кремля. Особенность такой поддержки в ее «волатильности»(изменчивости), она зиждется не столько на стабильных симпатиях, сколько на временном прагматичном расчете. А если так, то — «была без радости любовь, разлука будет без печали».
Власти и общество едины в страхе перед будущим
На данном историческом рубеже власть и общество попали в такт, потому что их сиюминутные интересы совпали. Главное, что роднит их сегодня — это страх перемен, нежелание перемен и неприязнь к тем, кто эти перемены предлагает.
Этим, собственно, в первую очередь обусловлен провал оппозиционных партий алармистского толка на выборах: они предлагали то, на что не сформировался общественный запрос. Тех, кто указывает выход, как правило, затаптывают первыми.
Причины, по которым власть не желает перемен, очевидны. Причины, по которым общество не хочет перемен, менее очевидны, и их стоит перечислить.
Объективной причиной является то, что до самого последнего времени качество жизни большинства россиян поддерживалось на достаточно приемлемом, с учетом исторически сложившегося очень низкого стандарта потребления, уровне. Все разговоры о кризисе воспринимались до сих пор населением по большей части умозрительно.
Несмотря на очевидное ухудшение качества жизни, особенно для отдельных социальных групп, положение дел в целом выглядит вполне сносно в исторической ретроспективе. Людей больше волнует пока то, как сохранить имеющееся, а не как приобрести большее. Поэтому они готовы терпеть до разумного предела.
Субъективной причиной является то, что и по сей день наиболее политически активными продолжают оставаться поколения, родовой травмой для которых стала эпоха тотального дефицита времен «позднего застоя» и разруха времен «раннего посткоммунизма».
Как следствие, что бы ни случилось, эти поколения подсознательно будут сопоставлять новую реальность с картинками из своей исторической памяти, предпочитая терпеть, а не роптать. Ранее этот тип поведения был известен под брендом «лишь бы не было войны». Для подавляющего большинства в России 90-е годы прошлого века — это как память о войне.
К этому следует добавить два дополнительных субъективных фактора «искусственной природы», появлению которых в существенной степени способствовала целенаправленная «работа» власти.
Во-первых, это «версальский синдром», разбуженный «русской весной». Имперская ностальгия стала психологической прокладкой практически любого осознанного политического действия для большей части общества, что нашло воплощение в так называемом «крымском консенсусе».
Во-вторых, это массовый «синдром доверия власти», который делает население особенно уязвимым к пропаганде. Нет ничего удивительного и нового в том, что при отключенном «критическом сознании» население теряет способность отличать ложь от правды и становится легкой добычей для облеченных властью профессиональных манипуляторов сознанием, установивших монопольный контроль над средствами массовой информации.
Оппозиция власти не альтернатива
Возможно, картина не была бы такой однозначной, если бы «молчаливое большинство» увидело в ком-то альтернативу существующему режиму. Инстинкт самосохранения заставляет людей держаться за старую власть до тех пор, пока они не разглядят на линии горизонта прообраз новой власти.
Очевидно, что оппозиция в ее нынешнем формате кастинг на роль альтернативы режиму провалила, и с ее стороны было бы большой ошибкой при «разборе полетов» списывать неудачу исключительно на козни властей и «отсутствие демократии». Причины надо искать не вовне, а внутри.
Во-первых, общество не видит в оппозиции нравственной альтернативы власти. Практически никто из оппозиционных лидеров не может по объективным и субъективным причинам претендовать на роль непререкаемого морального авторитета. Контраст между частной жизнью («бытовым поведением») и декларируемыми принципами оказывается одинаково разительным как для сторонников действующей власти, так и для ее оппонентов. Аскетизм и честность везде в России в большом дефиците. А если так, то избиратель голосует за «знакомое зло».
Во-вторых, в России сегодня отсутствуют харизматичные оппозиционные лидеры, приемлемые для общества в целом. Конечно, в среде оппозиции есть немало мощных фигур — достаточно упомянуть Навального или Стрелкова-Гиркина. Но они остаются вождями своих локальных «политических сект» (левых, патриотических или либеральных). За пределами этих «сект» их неприятие как потенциальных лидеров нации оказывается обратно пропорциональным уровню поддержки внутри собственной «секты». Возникает замкнутый круг: чтобы добиться консолидации уже имеющихся сторонников, вождям оппозиции приходится становиться все большими «сектантами», но, чем большими «сектантами» они становятся, тем меньше у них шансов стать национальными лидерами.
И, наконец, в-третьих, общество не определилось с альтернативной идеологией, и пока что ни одна из предлагаемых ему оппозицией моделей будущего России не вызывает у него симпатий. На руинах коммунизма, как бомжи на городской свалке, сегодня обосновались «новые левые» (преимущественно полутроцкистского толка), «старые правые» (скрестившие черносотенную идею с гумилевщиной) и «новые западники» (адепты вечно «недогоняющей» России). Ни одна из этих «платформ» не может претендовать на то, чтобы стать массовой идеологией, применимой за пределами поддерживающей ее группы полурелигиозных фанатиков.
Если вдуматься, то никаких других результатов, чем те, которые получены, в современной России, и не могло быть. Народ, власть и оппозиция имеют именно тот результат, которого заслуживают, как сказал бы старик Гегель.
Выборы как универсальный «исторический ускоритель»
Историческое значение советского опыта состоит в том, что с его помощью экспериментально было установлено, что экономика монополистического государственного капитализма (известная под эвфемизмом — «социализм») обречена на поражение в соревновании с экономикой, в основании которой лежит капиталистическая конкуренция (сознательно оставляю сейчас в стороне вопрос об общих тенденциях развития капитализма и о присущих ему в целом недостатках, как не имеющий прямого отношения к соревнованию между собой двух моделей капитализма).
Именно возврат посткоммунистической России к монополистическому государственному капитализму (в том числе, и в латентной форме «государственно-олигархического капитализма») делает грядущий экономический кризис неизбежным. Он может быть плавно-удушающим, как в «застойные годы», или шквально-разрушительным, как в «лихие 90-е», он может наступить неожиданно скоро или накатывать медленно, словно ледник, наступающий на равнину с гор, но он рано или поздно придет и изменит русский политический пейзаж до неузнаваемости.
С большой долей вероятности это случится тогда, когда на смену тем, кто еще помнит «худшие времена», придут те, кто не помнит ничего, кроме эпохи Путина. Казалось бы, выход этого поколения на политическую авансцену должен быть кульминационным моментом для воспитавшей его системы. Однако на самом деле ничего хорошего для режима это поколение не сулит, потому что оно будет лишено тех естественных тормозов, которые имеются у двух предшествующих ему поколений, так или иначе обеспечивающих стабильность действующей власти. Режим похоронят дети, которых он породил и выпестовал.
В этом контексте политическое и историческое значение имеют не столько результаты прошедших выборов в Государственную думу (они ни на что не влияют в нынешних условиях), сколько сам факт их проведения.
Выборы — это политическая «черная дыра», которая способна ускорять нормальное течение исторического времени вокруг себя. Не меняя ничего по сути, не оказывая никакого воздействия на общее направление движения, прошедшие выборы заставляют русское общество двигаться быстрее к развязке текущего исторического сюжета.
Сначала политическая жизнь в России замерла в ожидании выборов, и сотни административных решений на всех уровнях бюрократической вертикали «подвисли» в нерешительности. Но уже в канун выборов словно прорвало плотину, и все застывшие процессы стали стремительно развиваться.
Принимаются десятки новых кадровых решений, которые не принимались годами, один за другим лопаются гнойные пузыри межклановой силовой борьбы. Происходит активное замещение одних людей другими в ключевых институтах власти. За считанные недели произошло больше перемен, чем за прошедшие несколько лет. И все это делает власть, декларирующая отрицание каких бы то ни было перемен.
Выход из консенсуса: у кого не выдержат нервы?
Оппоненты Кремля, заявляющие о том, что консенсус власти и общества носит временный характер и вечно существовать не может, в принципе правы. Заблуждаются они, лишь полагая, что выход из «общественного договора» совершит общество, которое, осознав «пагубность» поддержки режима, организует какую-нибудь «революцию снизу» (а оппозиционеры, конечно, эту революцию возглавят).
Я же полагаю, что выход из консенсуса совершит не общество, а власть, которая сама начнет (причем в самое ближайшее время) взламывать с таким трудом ею же созданную «стабильность», пройдясь по России, как ледокол по весеннему льду. Вот это будет настоящая «русская весна», плавно переходящая в «осень патриарха».
Как это ни парадоксально, но у власти запас терпения гораздо меньше, чем у «молчаливого большинства». И понятно почему: власть в России, в отличие от общества, является активным началом, ей нужно все время что-то предпринимать, а значит, в условиях надвигающегося кризиса — провоцировать перемены.
Исторический опыт подсказывает, что все революции в России начинались сверху, а лидерами их становились «ренегаты» из правящего класса (правда, отнюдь не всегда они потом удерживали впоследствии контроль над революцией в своих руках). Думаю, что режим создаст революционную ситуацию в России сам, собственными руками и на голом месте, так сказать, исторически самообслужится…
И булыжник — орудие аппаратного пролетариата — уже подняли с мостовой. «Единая Россия» образца 2016 года — это совсем не то, что «Единая Россия» образца 2011 года и, тем более, 2007 года. Теперь это партия победителей, и она далеко не едина. Новая партия власти стала партией всех, кто хочет жить хорошо и знает верную дорогу, идя по которой можно кратчайшим путем достичь этой цели.
Вряд ли я сделаю эпохальное открытие, если сообщу, что в 140-миллионной стране есть много людей, желающих пойти этим путем. В «Победившую Россию» сегодня потянулся «политический середняк»: туда пришли стар и млад, рабочий и колхозница, академик и режиссер, дипломат и бандит. Теперь — это просто срез русского общества, там можно найти буквально все.
Но, став партией победителей, партия власти превратилась в банку с политическими скорпионами. Плохая новость для власти состоит в том, что теперь и оппозиционно настроенные в отношении режима обыватели тоже массово вступают в партию власти — не афишируя свои взгляды, со взором горящим и фигой в кармане. Эта оппозиция, изготовленная по технологии «стэллс» и поэтому невидимая, — бунтовщики похуже «пугачевых» с «болотной».
Вынужденно продвигая перемены, власть собственными руками наполняет политический вакуум гремучим газом. Недаром уходящая партийная натура, один из тех одержимых, которые развлекали публику своими кликушествами предыдущие пять лет, предупреждал власть о призраке «шестой колонны» — врагах, окопавшихся внутри самой власти.
Похоже, партия власти только для того и одержала окончательную победу над всеми внешними врагами, чтобы погибнуть от рук врагов внутренних. Призрак «Колонны №6» бродит по России, пугая обывателей, и ждет своего часа…
Фото – ВВС