ШАРЛЬ
Милая беседа. Непринуждённая обстановка. За столом все свои, семейные. Ну если не считать меня. Ну, так уж я чужой им. Нет, у меня не было такого ощущения. Я сидел рядом с человеком, который всю свою жизнь придумывал, сочинял и пел о жизни. Он придумывал и воображал истории так, как будто он сам — в них. И говорил, разговаривая, пел, выражая в голосе всё, о чём он переживал и непременно хотел сказать. Я знал это. И от этого мне казалось, что звучит одна из его песен, и мы не говорим, а поём, и почему-то у нас у всех одинаковые голоса — его голос. Наверное, именно от такого ощущения я не чувствовал себя чужим. Ведь я был в его песне.
Не знаю, как вы, но я впервые сидел рядом с человеком, которому 93. Это определённо странные чувства. Попробуйте, если представится возможность. Как будто рядом мудрость, от чего спокойно на душе. Да что там мудрость. Здесь и молодость, и детство, и зрелый возраст — здесь целая огромная жизнь. И жизнь эта полна была горем и радостью, но, самое главное, счастьем творения. Счастьем, что Бог дал ему сказать, а вернее, спеть своё, именно своё, слово.
Время неумолимо уходило, и мне всё больше-больше становилось радостно на душе, и я чувствовал, что она постепенно преобразуется в настоящее счастье. Человек, говорящий о жизни. Шансон. Он много раз говорил, что он — французский шансонье, но я чувствовал, что при этом он обязательно имеет в виду армянский. Он прекрасно понимал, что без армянской души он не мог творить. Ведь, Бог захотел, чтобы он родился армянином.
Читайте также
А что мы? А мы живём. И будни длинными днями проходят. Приобретая жизненный опыт, придумываем слова, ими пытаясь дать оценку жизни. Пустая трата времени. Он — Шарль — прожил свою жизнь достойно. Достойно — как человек, достойно — как армянин, сделал так, что по всему миру другие народы могут узнать народ и Армению одним только упоминанием его имени. Что мы? А разве мы — достойные сыновья нашей нации и Армении?
Я в комнате рядом с ним, за столом, со своими мыслями. И вдруг чувствую огромную усталость и нежелание больше думать об этом.
Медленно-медленно приходит понимание, почему он перестал отвечать на политические вопросы.
И всё же он счастлив. У него есть самое главное — семья. И они любят его. У него есть музыка, его песни. Огромный реализованный творческий потенциал. Но счастье его всё же не в этом, а в жизни, в её той части, которую осталось ему прожить. Потому что он точно знает и чувствует, что он может и будет творить, ведь в этом суть его жизни.
И я вдруг понял, почему у него такие грустные глаза. Спросив у меня, сколько мне лет, он оглянулся по сторонам, сказав, что он прожил все возрасты этих людей. Грустно дал понять: «Ах как жаль, что времени всё меньше и меньше остаётся. Ведь я так люблю жить и творить!».
Рубен Цолакович Григорян
