10 лет назад, когда Косово в одностороннем порядке провозгласило независимость, а Запад ее признал, Москва настойчивее всех предупреждала о страшных последствиях этого шага для мирового порядка. В последующие годы Россия оказалась единственной, кто на деле использовал «косовский прецедент».
17 февраля 2008 года албанские власти Косова объявили свой край независимым государством, отдельным от Сербии, в состав которой Косово де факто входило до 1999 года. Сербия была и остается резко против отделения Косова, но, несмотря на это, новое государство на следующий же день признали США, Британия, Франция, Турция, Албания, в течение 2008 года — более полусотни стран, а к настоящему времени Косово признают 110 из 193 стран-членов ООН.
Не признают Косово, помимо Сербии, такие страны как, например, Россия, Китай, Индия, а также Грузия, Молдова и Украина. Кроме того, Косово не признали и несколько стран Евросоюза, а именно Греция, Испания, Кипр, Румыния и Словакия.
До одностороннего объявления независимости Косова был кровавый албанско-сербский конфликт 1998-1999 гг., интервенция НАТО весной 1999-го, несколько лет жизни под контролем НАТО, ООН и ЕС, свержение Слободана Милошевича и приход к власти проевропейских сил в Сербии и безуспешные попытки ЕС и ООН уговорить стороны, главным образом албанцев, и урегулировать статус края в рамках одного государства с Сербией.
Москва считала себя союзницей и защитницей славянской православной Сербии, а провозглашение нового государства в обход Совета безопасности ООН (решение которого сама же и блокировала) воспринимала как (очередное) покушение на ее статус мировой державы, и российские официальные лица в выступлении за выступлением говорили об угрозе мировому порядку.
«Прецедент Косова — это страшный прецедент. Он, по сути дела, взламывает всю систему международных отношений, сложившуюся даже не за десятилетия, а за столетия. И он, без всяких сомнений, может повлечь за собой целую цепочку непредсказуемых последствий», — говорил президент России Владимир Путин через пять дней после провозглашения косовскими албанцами независимости.
«Поощрять сепаратистские тенденции, я считаю, аморально», — предостерег министр иностранных дел России Сергей Лавров в марте того года в интервью «Российской газете» и добавил, что «косовский прецедент» уже воодушевил сепаратистов в других регионах мира, и что «мы видим только начало крайне взрывоопасного процесса».
При этом глава российского МИД заверял, что сама Россия, конечно же, ни в коем случае не будет поощрять сепаратистские тенденции — даже в тех конфликтах, в которые сама тем или иным образом вовлечена.
«Нет и проекции этой ситуации на Абхазию, Южную Осетию, Приднестровье. Повторяю, что здесь нет никакой увязки. Мы не ждем, «потирая руки», что сейчас Косово отломят от Сербии, и мы начнем то же самое делать в отношении этих республик. Это совсем не так», — заверял Лавров, выступая в Госдуме в марте 2007 года.
«Мне кажется, у многих как-то укоренилось в умах, что Россия так твердо выступает по Косово, предостерегает, что это будет прецедент, а сама в душе только и ждет, чтобы это произошло, и потом начнет признавать всех подряд вокруг себя. Нет ничего более ложного в отношении понимания российской позиции. Мы прекрасно понимаем дестабилизирующий эффект любых сепаратистских процессов», — повторял министр на пресс-конференции в начале 2008 года.
Россияне и другие противники независимости Косова говорили о прецеденте, условный «коллективный Запад» на это возражал, что что косовский конфликт, как и все другие конфликты, уникален, и в международно-правовом смысле случай с Косово не должен воприниматься как прецедент для других сепаратистских регионов.
Зафиксированные в документах ООН право государств на охрану территориальной целостности и право народов на самоопределение находятся в нерразрешимом противоречии, во всяком провести межди ними линию очень трудно, и для обоснования независимости Косова эксперты по международному праву использовали концепцию «возмещающего права на отделение».
Согласно этой концепции, народ имеет право на отделение от государства, если оно допустило в его отношении жестокость и несправедливость, то есть отделение компенсировало бы понесенные народом ущерб и утраты.
При этом должны быть соблюдены несколько важных условий. Во-первых, это действительно должен быть народ, компактно населяющий определенную территорию.
Должны быть зафиксированы и признаны массовые и постоянные нарушения основных прав человека, совершаемые в отношении этого народа. Государство должно систематически отказывать этому народу в реализации права на самоопределение в менее радикальных, чем отделение, формах — то есть в автономии.
Наконец, что очень важно, отделение должно считаться крайней мерой и применяться лишь после того, как исчерпаны все остальные способы примирить этот народ с метрополией и сохранить государство в прежних границах.
Концепция «возмещающего отделения» не была разработана под Косово — один из ее авторов, американский эксперт по международному праву Аллен Бьюкенен публиковал работы на эту и смежные темы в течение 90-х годов, а вышеизложенные принципы сформулировал в 1997 году. Но случай Косово с определенными натяжками подошел под описание.
Правда, соответствие критериям оказалось несколько разнесенным во времени: лишение Косова статуса автономии и затем жестокое подавление сепаратизма были в конце восьмидесятых и в девяностых, а после смены власти в Белграде в 2003 году Сербия уже была готова дать краю автономию. Но на меньшее, чем независимость, не соглашались уже албанцы.
В том, как западные политики, обосновывая необходимость вмешательства, описывали события 1998-1999 гг., тоже были сильные натяжки. Конечно, за время войн в Хорватии и Боснии Сербия заработала определенную репутацию, но все же в кровавых конфликтах редко бывают исключительно злая и исключительно добрая стороны. Политики сильно упрощали, и очень многим это не нравится.
«Интервенция в Косово — это предостережение от гуманитарных интервенций в разгар жестокой гражданской войны. Сторонники интервенции изображали власти Сербии во главе со Слободаном Милошевичем как олицетворение зла, а косовских повстанцев во главе с Армией освобождения Косова — как отважных благородных демократов, — писал уже в 2013 году эксперт по международным отношениям, научный сотрудник американского Института Катона Тед Гэлен Карпентер. — В реальности все было иначе. АОК была мутным конгломератом настоящих демократов, радикальных албанских националистов, исламских радикалов и откровенных социопатов. Есть достоверные свидетельства того, что эти силы виновны в многочисленных зверствах, включая убийство сербских гражданских лиц и военнопленных и продажу их органов на международном черном рынке».
Но, в конце концов, интервенция все-таки остановила большую резню, будь она односторонней, как изображали дело некоторые политики, или взаимной. Хотя менее масштабные, локальные столкновения между албанцами и сербами время от времени вспыхивали еще несколько лет.
У России же через полгода после провозглашения независимости Косова случились Южная Осетия и Абхазия.
Воспользовавшись попыткой прозападного правительства Грузии во главе с Михаилом Саакашвили восстановить военным путем контроль над Южной Осетией, Россия вторглась и в Южную Осетию, и заодно в Абхазию, и тут же признала независимыми государствами эти две бывшие грузинские автономии, которые и до того были клиентами Москвы.
Москва только что говорила об «аморальности поощрения сепаратистских тенденций», и здесь, чтобы не выглядеть непоследовательными, российские официальные лица заверили, что не изменили своего отношения к сепаратизму, просто сепаратисты в Грузии — это совсем другое дело, нежели косовский случай.
«Нельзя говорить об изменении позиций России в отношении базисных принципов международного права. Исходим из того, что в Косово, которое некоторые западные страны признали в качестве субъекта международного права, не существовало таких юридических, исторических и иных факторов для самоопределения по сравнению с теми, которые были и есть у Южной Осетии и Абхазии», — объяснял в интервью польской «Газете Выборчей» Сергей Лавров в сентябре 2008-го.
Но международное сообщество ясно читало между строк российских заявлений: «Вот вам за Косово!»
«Косовский прецедент» поминали и в связи с Приднестровьем — тогдашний президент Игорь Смирнов говорил, что у его непризнанной республики еще больше оснований быть признанной, и в связи с Нагорным Карабахом — руководство Армении, наоборот, заявляло, что Косово не может быть примером для Карабаха.
За пределами бывшего СССР Косово упоминали, например, в связи с Северным Кипром, Квебеком, Каталонией. Но нигде пример или «прецедент» Косово не был в действительности использован для изменения статус-кво. В частности, потому что, как и говорилось при провозглашении независимости Косова, этот случай, как и все другие, уникален.
В том же сентябре 2008 в интервью польскому телевидению Сергей Лавров всячески подчеркивал, что Южная Осетия и Абхазия — это особый случай, Россия была вынуждена сделать то, что сделала, и больше ничего подобного не предвидится.
«Слышал, что некоторые деятели в Европе стали «кликушествовать», что вот теперь после Южной Осетии следующей будет Украина, потом Молдова, но это вызвано больным воображением», — заверил глава МИД России.
Через пять с половиной лет «больное воображение» оказалось здоровым предвидением: Россия аннексировала Крым. При этом концепция у российского руководства зримо изменилась: оно стало прямо ссылаться на косовский пример.
«Крымские власти опирались и на известный косовский прецедент, прецедент, который наши западные партнёры создали сами, что называется, своими собственными руками, в ситуации, абсолютно аналогичной крымской, признали отделение Косово от Сербии легитимным», — заявил президент Путин 18 марта 2014 года в торжественной речи по поводу принятия Крыма в состав России.
Дальше Путин посвятил несколько минут доказательствам того, что отторжение Крыма от Украины полностью соответствует решению Международного суда ООН и прочим доводам, которые западные страны приводили в пользу независимости Косова, а затем перешел к обвинениям в адрес «западных партнеров», которые, по его мнению, руководствуются не международным правом, а правом сильного, и организуют «цветные революции».
Если во время провозглашения независимости Косова Москва твердо стояла за приоритет территориальной целостности над правом на самоопределение, то после Крыма приоритетным в глазах российской дипломатии стало последенее.
«Вхождение Крыма в состав Российской Федерации, воссоединение Крыма с Россией произошло в полном соответствии с международным правом. Есть статья 1 Устава ООН, среди главных принципов которой перечисляется право народов на самоопределение. Чуть ниже там упоминается необходимость уважать территориальную целостность государств, но в контексте уважения права на самоопределение», — разъяснял Сергей Лавров в традиционной ежегодной речи перед студентами МГИМО 1 сентября 2016 года.
Россия обосновывала захват Крыма, кроме прочего, доводами о будто бы возникшей после Майдана угрозе безопасности русского населения полуострова, а также о том, что украинские власти отказывали Крыму в самоопределении (в 1992 и 1995 гг. Крым пытался провести референдумы сначала о независимости, а затем — об автономии, но оба раза референдумы отменяли сначала Верховная рада Украины, а затем и парламент самого Крыма; статус автономии, однако, полуострову был предоставлен).
Эти аргументы вполне ложатся в схему того самого «возмещающего права на отделение» — если, конечно, воспринимать их всерьез.
Но за пределами России и Крыма эти аргументы мало кого убедили.
«Мне трудно найти возражения против того, что Косово было очевидно законным, а Крым очевидно незаконен», — писал в марте 2014 года видный американский юрист, специалист в области международного права Джек Голдсмит, разбирая доводы России и ее оппонентов, а также использование понятий «легальность» и «легитимность» в аргументации всех сторон.
«Международное право здесь отпадает, поскольку оба случая были иллегальны, и остается лишь битва вокруг легитимности, оценка которой в еще большей мере зависит от точки зрения смотрящего, чем оценка легальности, — продолжал гарвардский профессор Голдсмит. — Можно добавить, что в вопросе независимости большее значение, чем спор о легальности и легитимности заявки на независимость, имеют интересы государств, которые решают, признавать ли эту независимость».
