Можете себе представить?…
Это было в декабре 88-го прошлого века. Горбачевская гласность и демократизация стремительно двигались вперед. Разбивая грустную и нищую советскую реальность, создавались условия для уничтожения всего того, что было создано на общечеловеческой идеологии, на разбиты судьбах людей.
В «Белом» зале дома кино в Москве проходила встреча с Артаваздом Пелешяном. Это была обычная встреча, а не юбилей, но в зале яблоку негде было упасть. Вечер вел кинокритик Лев Рошаль, и он себя чувствовал счастливым, поскольку мероприятие, посвященное Пелешяну было доверено именно ему. В зале было микрофоны, и желающие могли подойти к ним и задать режиссеру вопрос. В первом ряду в основном сидели руководители Госкино и Союза Кинематографистов, они время от времени оборачивались в сторону ложи, где с минуты на минуту должен был появиться член ЦК, курирующий сферу культуры.
Лев Рошаль был мужчина худой и хрупкого телосложения, носил очки. Он представил Пелешяна, рассказал о сходстве почерков с Вертовым, Эйзенштейном о его нововведении в мире кино – дистанционном монтаже, рассказал о полученных им иностранных наградах и с сожалением отметил, что его фильмы советский зритель еще не видел. Он с воодушевлением говорил о новом сценарии и новом фильме Пелешяна — «HOMO SAPIENS», сказал, что все мы счастливы, поскольку являемся современниками Пелешяна. Голос Рошаля становился все громче, вдруг он встал и закричал во весь голос, посмотрев в направлении ложи, где соответствующего секретаря еще не было.
– И вам, для того, чтобы представить, кто такой Пелешян, довольно лишь привести всего один факт: в результате демократизации, о которой говорит Горбачев, из отложенных в «ящик» фильмов (то есть, запрещенных советской цензурой) все были допущены к показу, кроме фильмов Пелешяна,- и Рошаль начал перечислять на пальцах запрещенных цензурой режиссеров и их фильмы, после каждого задавая вопрос – то ли залу, то ли ложе:
– Вы можете себе представить?…
Зал был как будто под гипнозом, зрители лишь громко вздыхали… Наконец Рошаль назвал последнего запрещенного режиссера, глубоко вздохнул, взял паузу и спросил:
– Вы представляете, какой великий режиссер Пелешян, если до сих пор его фильмы запрещены, он является единственным и последним запрещенным советским режиссером… Выступление Рошаля сопровождалось его артистичными жестами, надо сказать, у него все отлично получалось…
На той же сцене за маленьким столиком сидел Артавазд Пелешян. По сравнению с киноведом Рошалем Артавазд Пелешян был просто гигантом: положив огромные руки на колени, он излучал свет и скромность, люди, знакомые с ним, прекрасно знали, что он ненавидит слова похвалы в свой адрес.
Рошаль спросил, но вопрос так и остался подвешенным в зале, где так и не появился представитель ЦК.
Рошаль, посчитав свою миссию завершенной, сел на стул, и, сняв очки, красным платком начал вытирать себе лоб.
А Пелешян, смущенный словами Рошаля, горбачевской демократизацией, не знал, куда девать свое присутствие и свои запрещенные фильмы.
Ситуацию спасла молоденькая девушка: она испуганно подошла к микрофону, правой рукой убрала с лица кудри и робко заговорила:
– Извините, тысячу извинений, а кто мешал? Я учусь во ВГИКе. Я и мои сокурсники хотят узнать, зачем эти прекрасные фильмы держат взаперти, некоторые из них, кстати, мы уже смотрели в институте.
Рошаль оказался в ловушке своих же вопросов. После вопроса в ложе, вместо секретаря появилась женщина с короткой стрижкой и в черном пиджаке: после этого в первом ряду никого не осталось. Руководство или ушло, или его вызвали в ЦК.
Увидев все это Рошаль не знал, как себя вести: киновед, совсем недавно называвший имена, больше не мог говорить, потому, в лучшем случае мог бы быть арестован. В зале все еще висел вопрос кудрявой студентки, и никто не мог знать, был ли это наивный вопрос или провокация из ложи… А зал наивно хотел, чтобы хотя бы в мире кино демократизация как можно раньше наступила. И пока зал мечтал, киновед-еврей, впервые оказался в ловушке, и спустя несколько минут, как он сам любил говорить после каждой лекции и киноанализа:
– Гитлер капут…
В этот раз его язык не поворачивался, но он думал:
– Рошаль капут…
Пелешян, почувствовав степень напряженности, резко встал и продолжил прерванный диалог:
– Я тоже окончил ВГИК, учился на курсе Леонида Кристи, многие из своих фильмов я снимал, будучи студентом, и если бы не мешали, возможно, я бы не снял хорошие фильмы… так что… потом повернулся лицом к женщине в черном пиджаке, посмотрел на маленький столик и сказал:
— Рошаль, выходи из мясорубки…,- и продолжил:
– Я обращаюсь к студентке… На третьем курсе я был автором трех запрещенных фильмов, а ты даже не знаешь, кто запрещает, — Пелешян с умилением посмотрел на побледневшего Рошаля и продолжил:
– Запрещает тот, кто за это получает зарплату, у него есть семья – жена, дети, престарелые родители, не говоря уже о любовницах, соседях… одним словом, и его можно понять, ведь столько людей останется без куска хлеба… Можете себе представить?
Сидевшие в первом ряду вернулись обратно, а женщина в ложе уже не стояла, она села, облокотившись на ручку кресла…
– Мы-кинорежиссеры, в отличие от них…Пелешян показал в сторону первого ряда и остановил взгляд на ложе, — мы гуманисты… Не так ли?
Зал ответил аплодисментами и встал: напряженность улетучилась после громких и долгих аплодисментов…
Вануш Шермазанян
П.С. С того дня прошли десятилетия, Артавазд Пелешян, к сожалению не снял картину «HOMO SAPIENS», которая могла бы стать шедевром.
Железная занавесь советской эпохи открылась или сломалась, но какая разница? Свобода сейчас есть во всех бывших советских республиках, в творческих союзах и домах, но таких произведений искусства, как при цензуре, так и не было создано. И сейчас вдруг я констатирую, что именно «его величество» цензура, запрещая деятельность одаренных людей, выжимала из них талант или сажала в тюрьмы, потом высылала из страны, например, таких людей, как Солженицын, Бродский, Довлатов, Тарковский, Параджанов, Высоцкий…
Уважаемый Артавазд Пелешян, дорогой Артур, с юбилеем тебя, будь таким же сильным, как наши горы, как твои фильмы.
Газета «Аравот»
22.02.2018г
