«На встрече 23 февраля не отдавалось никакого распоряжения, приказа и прочего. Мой стиль работы таков, что я никогда никому не говорю, как кто должен решать свою задачу, никогда никакому министерству, ни кому-либо еще. Я всегда ставил задачу, а как решать проблему – это уже обязанность данного учреждения. Если во время моего руководства возникал вопрос – как должна решаться проблема, я менял министра, я не мог знать лучше министра, как решать его вопросы», – сказал второй президент Роберт Кочарян во время судебного заседания по делу 1-го марта, описывая события 1 марта. Он сказал, что во время событий 1 марта министр и глава Генштаба имели многолетний опыт работы и говорить им, как решать задачу – это было не его дело, они сами хорошо знали.
Касаясь секретного приказа 0038, Кочарян сказал: «Этот приказ был отдан в тот же день, о чем я узнал позже. Ознакомившись с ним, я убедился, что это очень правильный и своевременный приказ. Благодаря этому приказу удалось избежать возможных негативных последствий. Приказ не содержит каких-либо незаконных пунктов и полностью в рамках полномочий министра. Но конкретно кто и каким образом воспринял этот приказ, это не моя задача. Я не говорил министру сельского хозяйства, сколько нужно удобрений или дизельного топлива, и как следует поступать – это было не мое дело, решайте свою задачу, а если не решаешь, значит уходи. Так было во всех направлениях».
Он заверил, что в этот период правоохранительные органы не принимали никаких мер, потому что было относительно спокойно. Продолжая, он сказал: «27 августа было объявлено, что Артур Багдасарян с занявшим третье место «Оринац еркир» присоединяется и вступает в коалицию с избранным президентом.
И только после этого я начал получать тревожные сообщения от Службы национальной безопасности, что среди демонстрантов на площади Свободы царит отчаяние и разочарование, и это может привести к нежелательным событиям. Говорилось, что якобы ДСЕ-евский Манвел Григорян отошел от них, но те люди, которые 23-го числа все еще хотели активно вовлечь всю структуру в политику, они продолжали свое дело в отдельных воинских частях, и мне приходили и докладывали об этом. Однако перевод армии на казарменное положение и другие шаги, предпринятые МО, стали определенным препятствием для этой деятельности. В какой-то степени мы стали более спокойны. То, что произошло после этого, повторю вслед за главой СНБ, поступали тревожные сообщения, и он отмечал, что возможны провокации.
