Недавно в Армении отмечалось 15-летие внедрения института Защитника прав человека (омбудсмена). Несмотря на многочисленные случаи недовольства, звучавшие в течение этого периода (часть из которых, разумеется, справедлива), можно, вероятно, констатировать, что четыре правозащитника, которые занимали должность омбудсмена, в целом выполняли свои обязанности добросовестно.
Иное дело, что в обществе еще не сформировано правильное восприятие функций этого должностного лица и его офиса. По представлению большинства наших граждан омбудсмен является своего рода «добрым участковым», который должен наказывать всех «злодеев» и поддерживать всех «хороших людей». То есть, если нарушаются права человека, негативно воспринимающегося обществом, это вполне нормально, потому что ему «полагается». А вот когда он совершал тот или этот плохой поступок. Примерно такое же, «политизированное» (в армянском смысле этого слова) представление имеют также многие из нынешних правозащитников.
Не разделяет этого «народного» восприятия первый омбудсмен Республики Армения Лариса Алавердян. По ее словам, правозащитник не имеет права придерживаться «тренда», и в этом смысле она квалифицирует отношение к Манвелу Григоряну как пытку.
На мой взгляд, миссия любого правозащитника и, в более широком смысле, любого интеллигента, именно в этом – уметь идти против течения, если этого требуют их убеждения. Понятно, что намного легче раствориться в толпе, думать и действовать в соответствии с принятыми сегодня стандартами мышления. Я думаю, что в случае с г-жой Алавердян не применимы упреки, умещающиеся в эти стандарты – «А почему во время Сержа ты молчал?». Если люди действительно следили за новостями, они могут засвидетельствовать, что этот правозащитник никогда не молчала.
Читайте также
Деятельность Манвела Григоряна после установления перемирия в 1994 году я оцениваю крайне отрицательно, и я много раз писал об этом, когда генерал все еще был, так сказать, на коне. (Кстати, я не думаю, что он был достоин звания генерала, потому что это звание дается не за отвагу на поле битвы, а за знания и навыки по управлению воинскими объединениями).
Но когда этот человек привозят в суд после каких-то уколов, надевают дыхательную маску, и все он равно не может участвовать в судебном процессе, я искренне сочувствую ему. Конечно, я также сочувствую его жертвам – людям, которых он унижал, оскорблял, угрозами заставлял совершать унизительные поступки.
Одно сострадание не мешает другому.
