«Ilur». Недавно я перечитал книгу одного из величайших французских историков 20-го века Марка Блока «Апология истории или ремесло историка», которую я читал в русском переводе более 30 лет назад. Книга, которая, на мой взгляд, должна быть на столе у каждого историка, и почему бы нет, включен как специальный курс в учебные планы факультетов истории вузов. Будучи под впечатлением этого фундаментального исследования в течение долгого времени, на этот раз мое внимание привлек особенно тот фрагмент, посвященный механизму внедрения и распространения ложных новостей и мифов в обществе, что потрясающим образом нашло отражение в реалиях современной социальной сети. Речь идет о том явлении, почему люди склонны верить не в официальную информацию, а в ложные новости, очевидные измышления и мифологию.
Социальная сетевая реальность, которая прямо потрясает основы государственности и традиционной политики, делая практически невозможным для правительств, ученых авторитетов и политических сил формирование определяющего или доминирующего общественного мнения, предмет отдельного исследования, к чему я еще обращусь по иному поводу. А теперь я представляю читателю отмеченную мною часть книги Марка Блока.
* * *
«Для того чтобы ошибка одного свидетеля стала ошибкой многих, чтобы неверное наблюдение превратилось в ложный слух, необходимо определенное состояние общества. Чрезвычайные потрясения коллективной жизни, пережитые нашими поколениями, дают, конечно, множество разительных примеров. Правда, факты настоящего слишком близки к нам, чтобы их подвергать точному анализу. Зато войну 1914–1918 гг. можно рассматривать с большей дистанции.
Читайте также
Всем известно, как урожайны были эти четыре года на ложные вести, в особенности среди сражавшихся. Именно в этом крайне своеобразном «окопном» обществе интересней всего проследить, как создавались слухи.
Роль пропаганды и цензуры была значительна, но на свой лад. Она оказалась противоположной тому, чего ожидали создатели этих органов. Как превосходно сказал один юморист, «в окопах господствовало убеждение, что все может быть правдой, кроме того, что напечатано». Газетам не верили, литературе также, ибо, помимо того, что любые издания приходили на фронт очень нерегулярно, все были убеждены, что печать строго контролируется. Отсюда – поразительное возрождение устной традиции, древней матери легенд и мифов. Мощным толчком, о котором не посмел бы мечтать самый отважный экспериментатор, правительства как бы стерли предшествующее многовековое развитие и отбросили солдата-фронтовика к средствам информации и состоянию ума древних времен, до газеты, до бюллетеня, до книги.
Слухи рождались обычно не на передовой. Там небольшие отряды были для этого слишком изолированы друг от друга. Солдат не имел права перемещаться без приказа, и если это делал, то чаще всего рискуя жизнью. Иногда, правда, здесь появлялись случайные гости: связные, исправлявшие линию телефонисты, артиллерийские наблюдатели. Эти важные персоны мало общались с простым пехотинцем. Но были также и регулярные связи, гораздо более существенные. Их порождала забота о пропитании. Агорой этого мирка убежищ и сторожевых постов являлись кухни. Там встречались раз или два в день дневальные, приходившие из разных пунктов сектора, там они беседовали между собой или с поварами. Последние много знали, ибо, находясь на перекрестке дорог из всех воинских частей, они, кроме того, обладали особой привилегией – могли ежедневно обмениваться несколькими словами с кондукторами воинских составов, счастливцами, размещавшимися по соседству со штабами. Так вокруг костров или очагов походных кухонь завязывались мимолетные связи между совершенно несхожими людьми. Затем дневальные трогались в путь по тропинкам и траншеям и вместе с котлами приносили на передовые линии всякие известия, правдивые или ложные, но почти всегда слегка искаженные и сразу же подвергавшиеся дальнейшей переработке.
На военных картах, чуть позади соединяющихся черточек, указывающих передовые позиции, можно нанести сплошь заштрихованную полосу – зону формирования легенд.
История знала немало обществ, в которых существовали аналогичные условия, с той лишь разницей, что эти условия были не временным следствием чрезвычайного кризиса, а составляли нормальную основу жизни. Там тоже устная передача являлась единственно надежной. И связи между разрозненными элементами также осуществлялись почти исключительно особыми посредниками или в определенных узловых пунктах. Бродячие торговцы, жонглеры, паломники, нищие заменяли там наших дневальных, пробиравшихся по траншеям. Регулярные встречи происходили на рынках или по случаю религиозных празднеств. Так обстояло дело, например, во времена раннего средневековья. Монастырские хроники, составленные в результате опросов странников, во многом схожи с заметками, которые могли бы писать, будь у них к этому вкус, наши кухонные капралы. Для ложных слухов эти общества всегда были превосходным питательным бульоном. Частое общение между людьми заставляет сравнивать различные версии. Оно развивает критическое чувство. Напротив, рассказчику, который, появляясь изредка, приносит трудными путями далекие вести, верят безоговорочно.
Однако не нужно заводить сравнение слишком далеко. Война во многих отношениях была потрясающим опытом регресса. Но регресс никогда не бывает полным, и многовековое клише интеллектуального развития не стирается одним ударом. В 1914-1918 годах солдаты очень легко верили в вымышленные новости. Но это, на мой взгляд, продолжалось недолго. Хотя его интерес был сосредоточен в первую очередь на событиях, которые, по его мнению, могли повлиять на его непосредственную судьбу, что естественно – смена дежурства, перемещение в другой сектор, предстоящая атака – тем не менее, он было гораздо шире, а мировосприятие менее ограниченным или неполным, чем у обычных людей Средневековья. Мы уже говорили, что историк не изучает настоящее с надеждой найти точную копию прошлого. В настоящем он просто ищет средство лучше понять и почувствовать прошлое. Это именно то, весьма примечательные примеры чего, если не ошибаюсь, дают нам ложные новости о войне».
(Марк Блок, «Апология истории или ремесло историка», перевод с французского на армянский Шушан Макарян, вступительное слово Смбата Ованнисяна, Саргис Хаченц — Принтфо — Антарес, Ереван, 2018 г., стр. 155–158).
Левон Тер-Петросян,
Первый президент Армении
