Слабость институтов – источник постоянной нестабильности
Часто, когда я пишу о революции 2018 года, мои читатели (в основном те, у кого оппозиционные взгляды) возражают, что это вовсе не было революцией. Этот вопрос требует небольшого пояснения. Американские политологи Дэвид Рапопорт, а позднее Сэмюэл Хантингтон утверждали, что политические режимы не только делятся на «традиционные» типы — тоталитарные, авторитарные и демократические, они могут быть также гражданскими (где институты сильнее, чем активность граждан) и так называемыми «преторианскими». Такая система предполагает, что политические проблемы решаются не политическими или институциональными путями, между разными группами нет договоренности о том, как решать эти проблемы, система не приспосабливается к новым группам, в том числе и к новым поколениям. Все это, конечно, может привести к нестабильности, а в ряде случаев и к революционным ситуациям.
В Армении, на мой взгляд, именно такая система и, следовательно, такие ситуации возникают регулярно. Из-за институциональных проблем подобная ситуация наблюдается в десятках других стран. Но можно ли назвать «революциями» события на постсоветском пространстве, а также, скажем, в Египте или Тунисе? Здесь, мне кажется, следует разделить два вопроса. 1) с какой целью люди вышли на улицы, каковы были их ожидания?, 2) к чему привели эти события, и оправдались ли ожидания? Не могу сказать о других странах, но на счет Армении можно говорить о частичной реализации ожиданий.
Нужно признать, что ожидания были разными: одни (в том числе и я) надеялись, что революция положит конец постсоветской авторитарной, коррумпированной, неэффективной во всех смыслах этого слова системе, а другие просто злились на власть Сержа Саргсяна и хотели свергнуть его и строго наказать. Ожидания первых совсем не оправдались, а мечты вторых были удовлетворены частично.
Таким образом, с точки зрения внутренних побудительных сил и мотивов события апреля-мая 2018 года можно назвать «революцией».
Если смотреть на вопрос с точки зрения результатов и последствий, то, конечно, изменений в системах не произошло: как была персонифицированная автократия, так она и осталась, как был номенклатурно-олигархический капитализм, так он существует и сейчас. У нас были и есть неэффективная бюрократия, зависимые суды, выполняющая приказы политической власти полиция и т.д. После двух лет сдержанности высокопоставленные бюрократы вернулись к «дореволюционному» лицемерию и повесили в кабинетах портрет «любимого вождя».
Читайте также
На будущее интересен следующий вопрос: почему пришедшая в 2018 году власть не проводит ни реформ, ни модернизации? На этот вопрос могут быть разные ответы, и по крайней мере для меня первый из них очевиден: потому что на самом деле у этой власти действительно нет положительного плана. «Негативный» прост: отнять у «бывших» их богатство и раздать «бедным». В качестве революционного лозунга он звучит хорошо, однако, как мы видим, реализовать его достаточно сложно. Но застой после революции имеет более вескую причину. Модернизация — рискованный шаг и угроза «реформаторскому правительству».
Еще в первой половине прошлого века американский экономист Джон Мейнард Кейнс показал, что невозможно одновременно развивать и свободу, и справедливость, и эффективность. Необходимо выбрать одно из них и смириться с тем, что пострадают два других. Эту закономерность обычно называют кейнсианским треугольником. В нашем обществе существует большой спрос на справедливость, вернее, на ту ее разновидность, которая связана с перераспределением доходов, что соответствует «негативной программе» правительства. Но таким путем трудно добиться результатов не только в области социально-экономических, но и политических реформ. А отсутствие результатов, в свою очередь, может привести к новому недовольству, и в этом смысле не исключено, что рано или поздно появится новая «антиэлитная» сила, новый защитник «угнетенного народа», который будет утверждать, что ресурсы перераспределяются несправедливо и именно поэтому положение «неимущих» не улучшается, и если новый факелоносец справедливости придет к власти, то он заберет богатство у того, у кого нужно, раздаст ее тем, кому нужно, и тогда всем нам будет счастье. Однако эта пропаганда основана на методологической ошибке: истинная причина стагнации в том, что перераспределение ресурсов и «конфискация незаконного имущества», по большому счету, не решают ни политических, ни экономических проблем.
Но, с другой стороны, власть пошла бы на больший риск, если бы захотела повысить эффективность политической и экономической системы. Это вызвало бы недовольство не только «жаждущего справедливости» населения, но и олигархии и бюрократии: модернизация требует отмены привилегий для «своих» и сокращения бюрократии, на что эта власть, как и предыдущая, не решается. Что касается третьей составляющей кейнсианского треугольника — свободы, то такой потребности в нашем обществе почти нет.
Из вышеизложенного, наверное, становится ясно, что даже в случае смены власти ждать настоящих революционных перемен вновь не следует. Следующая власть также будет обслуживать компонент «справедливости», потому что это и есть требование граждан. На практике это означает, что имена нескольких олигархов снова изменятся, а основная часть, разумеется, останется на месте и будет служить новой власти. Служебные машины, секретарши, офисная мебель, премии, командировки за границу увеличатся. Вместо этого будут «шоу» по наказанию «бывших» (сегодняшних «нынешних»).
Но однажды будет настоящая революция, надеюсь, снова мирная, ненасильственная, бархатная. Революция произойдет тогда, когда люди выйдут на улицы и скажут: «Мы не хотим, чтобы наша судьба зависела от прихоти одного человека, мы хотим жить свободно и достойно». Не исключено, что такая революция произойдет при моей жизни.
Арам АБРАМЯН
Газета «Аравот»
