Интервью с биофизиком Сасуном Геворкяном
— Господин Геворгян, продолжим наш «диалог» о науке?
— А у меня есть другой выбор? Можно предположить, что после нашего последнего разговора вашу редакцию окружили и потребовали продолжить важный для нации разговор о науке…
— Думаете, это неважно?
Читайте также
— На мой взгляд, на данном этапе вопрос улучшения состояния образования является первоочередным. По-моему, одна из основных причин неудач почти во всех областях, если не главная причина, это состояние системы образования. Малограмотные люди не только стали хозяевами положения, но и диктуют свои «беспрецедентно неграмотные» тезисы. Базовое образование имеет фундаментальное значение. Например, человек, окончивший ереванский филиал московского частного вуза, который был закрыт из-за несоответствия, становится послом по особыми поручениями премьер-министра. Сколько бы человек ни работал над саморазвитием, посещая какие-то американские курсы, базового образования у него все равно нет, и это очевидно. И, естественно, самостоятельности у него тоже нет, поскольку он не может зарабатывать деньги самостоятельно. Он делает то, что ему говорят. Но я отвлекся, скажите, о каких «чисто» научных вопросах мы будем беседовать?
— Вы говорили об университетской и академической науке. Переход от одного к другому, как свидетельствует опыт соседней Грузии, привел к распаду академических институтов.
— Я слышал, что наши грузинские друзья пытались перейти от академической к университетской. Я читал мнения бывших ученых моего возраста или даже старше меня. Информация, которой я располагаю, не настолько большая, чтобы я мог вдаваться в подробности. Но если посмотреть на цифры, с которых я обычно начинаю анализ состояния науки, можно сказать, что состояние грузинской науки улучшилось. На рисунке показан «научный результат» Грузии в цифрах за последние 10 лет, согласно базе данных Web of Science. Никаких «несчастных случаев» не наблюдается. И то, что бывшие ученые определенного возраста могли жаловаться, это естественно: скорее всего их лишили каких-то академических привилегий.
— То есть, вы — за то, чтобы и у нас был такой переход?
— Прежде всего надо понять, что эта группа полуграмотных людей, владеющих ситуацией, хочет сделать с наукой. Из представленной программы можно сделать вывод, что они переходят к университетской науке. Но трудно обсуждать что-то, основываясь на предположениях. Ясно одно, что кроме знаний им не хватает смелости четко прописать в программе видение на ближайшие годы. И у подавляющего большинства есть стереотипы: вот, скоро всех выгонят из институтов, здания продадут какому-нибудь олигарху с кличкой, скажем, «Чпо». Ой, помогите нам, ой спасите нас…
— А разве будет по-другому? Посмотрите, что делается с Институтом тонкой органической химии.
— Возможно, так и есть. Когда наблюдаешь за ходом событий со стороны и пытаешься составить мнение, картина выглядит так. Есть две стороны. Каким-то образом кто-то приобрел эти давно забытые земельные участки, хочет построить здание и продать его, цель — заработать денег. Не вижу ничего плохого в этой цели. А чего хочет другая сторона? Такое впечатление, что они просто не хотят, чтобы первая сторона зарабатывала деньги, вот и все. Единственное предложение, которое я услышал, это уведите их, пусть они не зарабатывают деньги. И аргумент некоторых молодых карьеристов о том, что ученый должен быть в плохих условиях и «рождать» великие мысли, опять же говорит о проблемах образования. Недавно их директор провел митинг и протестовал. Я проверил числовое выражение его научного результата. Сторонний наблюдатель может сделать вывод из этих данных: если директором является человек в возрасте – с данными лаборанта, то нужно собрать их всех и закрыть это учреждение. Какая наука, какой институт…
— Вы не слишком строги, они могут ответить?
— Я уже испугался… Старые и новые «вожди» армянской науки даже пытались возбудить против меня уголовные дела в разных странах, обвиняя меня в том, что я хочу убить их за то, что они плохие ученые, таков их уровень. Пусть попробуют ответить, я этого жду. Но пусть не обижаются, когда я начну публиковать их научные результаты подробно — в цифрах. Они уже попробовали однажды. Сейчас утихомирились, им подняли зарплату на несколько копеек, сейчас даже под дулом пистолета ничего не скажут.
— Ладно, а вы что предлагаете?
— Хотите, чтобы я повторил все то, что говорил на протяжении 20 лет? По поводу зданий институтов и их земельных участков, повторяю, они переданы институтам на правах собственности уже около 20 лет без права их продажи или отчуждения. И они освобождены от налога на имущество и земли. Я не изобрету велосипед, если скажу, что такое было в истории, и мы видим результат: американская наука. Если бывшие говорили: «Брат, а знаешь, кто положил глаз на этот земельный участок?», сейчас они говорят, что они должны ходить и думать. Я проверил утверждение бывших на личном уровне, оказалось ложью, упомянутый ими «человек» даже не думал об этих земельных участках. Возможно, они просто хотели «убедить» его. В советский период в науке работало около 35 000 человек, включая ученых, технический персонал и т.д. Никто из них не был на улице, все они были с работой. Сейчас их около 4000. Понятно, что существует большой избыток офисов, зданий и земли. Нужно правильно ею пользоваться, а не заниматься глупостями. Бессмысленное повышение зарплаты — это еще ничего. Вместо того, чтобы сконцентрировать деньги, отдаваемые за приборы, в одном месте — для создания мощной лаборатории, которая через несколько лет превратится в мощный центр, они разбросали их по разным учреждениям. Это простой тактический ход, стратегии, цели у них нет и быть не может. Образование…
— Вы знаете, кроме Грузии, в какой-либо стране произошел переход от академической науки к университетской?
— Конечно, в прибалтийских республиках. Это было без шума, шаг за шагом. Если посмотреть, то для них результаты фундаментальной науки дают университеты, а академия существует как клуб сильных ученых, откуда наука направляется. Здесь, на Тайване, под эгидой Советского Союза была создана ярко выраженная академическая система. Но с течением времени они меняются и меняются с видимой скоростью. Можно смотреть и учиться.
— Может, поделитесь своими наблюдениями по этому поводу?
— В другой раз, когда мы убедимся в том, чтобы хотя бы несколько человек интересуются состоянием науки. Какие-то ученые-бизнесмены, врачи с данными лаборантов, академики без ссылок… уже скучно. С другой стороны, нытье полуголодной и ничего не делающей научной биомассы: ах, вы не хотите, чтобы мы жили сыто. Я хочу, но в Армении всего 120-150 ученых, по всем направлениям вместе взятым, которые дают какие-то научные результаты. Такова реальная картина.
Беседовала Гоар АКОБЯН
