Омбудсмен ищет новые решения

Именно поэтому он обратился в Конституционный суд РА

— Г-н Андреасян, в свое время журналистская братия предупреждала, что в такой стране, как наша, инициированный Вами законопроект, как дамоклов меч, нависнет над СМИ и свободой слова. Вы тогда возразили, а сейчас обратились в Конституционный суд для определения соответствия ст.1087.1 Гражданского кодекса РА («Порядок и условия возмещения вреда, нанесенного чести, достоинству и деловой репутации») ст. 14, ч. 1, 2 и 3 ст. 27, а также ст. 43 Конституции РА. У Вас есть подозрения относительно антиконституционности этой статьи?

— Уголовная ответственность за клевету – наихудшее решение этой
проблемы, гражданско-правовая ответственность – не лучшее решение. Это переходный этап, который я предложил еще в 2009 г. в качестве промежуточного, как это было во всех цивилизованных государствах. Лучшая форма решения, конечно, саморегулирование. Исторически так было в всех странах. Судебные иски заставили журналистов понять, что это оказывает на них давление и ставит под угрозу свободу слова, и они саморегулировались. Были созданы специальные органы, и люди знали, что суды остаются, но их удовлетворяло то, что, обращаясь в  журналистские органы, они получали опровержение, и было даже стыдно требовать от журналиста материальной компенсации. Однако система штрафов существует во всех странах, она должна быть и у нас, и я искренно в это верю до сих пор.
— В таком случае почему Вы обратились в КС? Вы, наверное, не сомневаетесь, что КС признает закон конституционным. В чем смысл Вашего иска? 
— Да, закон удовлетворяет всем международным, европейским стандартам. Сам я неоднократно говорил, что эта система должна действовать. Но мое обращение в КС обусловлено тем, что когда я инициировал декриминализацию этой статьи, то был обеспокоен скорее проблемой достоинства личности. Тогда было много заказных статей, клеветы, оскорблений, ругани. Вся пресса была наводнена этим. Сейчас я обеспокоен разнузданными нападками на прессу. То есть все мои действия и тогда и сейчас зависят от того, какое право оказывается под угрозой в конкретный момент и представляют наибольшую важность – достоинство личности или свобода слова. Сегодня я вижу варианты урегулирования сложившейся ситуации. Во-первых, наилучшим вариантом было бы то, чтобы активная часть общества, особенно журналисты, сосредоточилась на применении сегодняшнего закона. То есть создали бы поле общественного контроля с целью пресечения незаконных действий судей. На это было направлено также публично адресованное судьям мое послание, в котором я просил их правильно применять закон, дать возможность журналистам следить за тем, правильно ли судья применяет закон в контексте прецедентов ЕСПЧ. После этого был создан совет информационных споров, однако мы убедились, что результаты его деятельности оказались неудовлетворительными, и против прессы продолжают принимать одно судебное решение за другим. Европейский суд говорит: чиновник должен более терпимо относиться к критике. Я полагал, что судьи обязаны применять этот принцип, но он не применяется. Как специалист я понимаю, что в одних случаях проблема в неграмотности судей, в других – в их злобности. Третья основная причина – содержащийся в законе широкий концептуальный круг, в условиях которого судья применяет закон так, как хочет. Сейчас я обратился в КС не потому, что закон абсолютно неприемлем или не соответствует международным стандартам, а для того, чтобы спросить, конституционен ли закон в том смысле, что его ошибочное применение ограничивает свободу слова. Если в правовом прикладном смысле создается ситуация, которая приводит к антиконституционным результатам, то я готов оспорить антиконституционность подобного закона, понимая, что если бы судебная система правильно использовала этот закон, то в любой другой системе этот закон был бы не просто хорошим, а совершенным.
— А в чем состоит предмет оспоривания? 
— В конкретике, четкости закона и в ожиданиях журналистов от закона. ЕСПЧ утверждает: чтобы закон назывался законом, он должен быть предсказуемым, четким для тех людей, в отношении которых он должен применяться. С этой точки зрения я ожидаю получить от КС ответ на один вопрос: понятен ли, предсказуем ли закон настолько, чтобы его можно было считать конституционным. От КС у меня два ожидания, и в обоих случаях, как мне кажется, я смогу помочь свободе слова. В одном случае если КС признает текст этого закона антиконституционным и обяжет дать более четкие и конкретные определения клевете, оскорблению и тому, в каких случаях должен применяться закон и каким должен быть размер штрафа. Я думаю, это в значительной степени поможет тому, чтобы незаконный судья не злоупотреблял широким концептуальным кругом. Во втором случае, если КС скажет, что закон не является антиконституционным, то в своих обоснованиях он может привести четкие предложения, и если судьи не хотят читать прецедентное право ЕСПЧ, то они хотя бы прочитают обоснования решения КС и станут более терпимыми к критике чиновников и политических деятелей. Точнее, станут применять соразмерность штрафа, не допустят банкротства СМИ. В любом случае я и сегодня готов сделать еще один шаг к тому, чтобы защитить свободу слова, не забывая о достоинстве личности.