Ты пахла — как дерево белое —
Русалкою, нимфой ночей.
И тучи твою осенили империю
Венцом ледовитых свечей.
Туманной волною надменною
Ты смыла пыль сладкого августа…
Ты пахла, как дерево белое;
Ты стала холодной и наглою.
Читайте также
Глаза отражают, как мутный хрусталь,
Хлысты вседержавного сыска.
И — тысячи кистей Исуса Христа! —
Прибиты к скамьям твои листья…
Но тучи сползались на гнилость скамейки,
На палые листья, на слабые нервы,
И ты возрождалась в дешевом римейке,
Без смысла и веры.
На заиндевелый и выцветший куст
Не слетаются ястребы!
Лишь стайка ворон. Ты мраморный бюст
In memoriam августу.
Зеркала заливаются яростью
Я вставал из волны полновесного хаоса:
Зеркала заливаются яростью,
Как зрачки косоглазого демона —
Как разбитые линзы у доктора Фауста,
Не нашедшего зелья от старости…
О Мефисто, потерян я.
И не слишком спеша (будто мир терпеливый)
Я прошел вдоль одной из
Московских элитных канав
И зашел в магазин: книги льстивы,
Микрофоны с обложек альбомов
Агитируют пляжный фрилав.
Среди этого кладбища разум, прилежно
Проведя свой имбилдинг,
Жаждет яростно совокупления.
И смотрю я растерянно, нежно:
Эти строгие косы, и бантик, и бинтик
Золотистой эльфийки-нимфелии.
Рядом с ней — коренастый в футболке
Поднимает ей руку, ударом направив
Мокрый мяч в волейбольную даль…
Я немного знаком с этой злой комсомолкой:
Я удар отразил и свалился на травку —
Я свалился, упал.
Это было средь жаркого лета… в Артеке?
Или под Феодосией?
Не так важно, пожалуй.
Испарился в эфир фэн несносного сьекля,
Но клубится извечная осень
И отчаянно легкие жалит…
В этот день под Москвою стреляли двустволки,
И был гром заседаний, и были протесты,
Во дворцах дребезжали стеклярусы.
Я стал полным нулем для моей комсомолки,
Инородцем из чуждого времени-места,
Из имперского месяца августа.
Тебя чувствуют звезды
Мне хреново, детка, хреново.
Что с того, что в Крыму все спокойно?
Что сказать сможет ханский сановник —
Что царевна зарублена воином?
Мне хреново, детка, хреново.
Может быть, тебя чувствуют звезды
И хотят тебя взять — баснословно?
Твои раны серьезны.
Мне хреново, детка, хреново.
Эта лишняя доза серьезности
Позвоночник сгибает неровно
Над последнею искрой в морозе.
Мне хреново, детка, хреново.
Я голодный олень, я кусаю
Ствол и ветви ладони бескровной,
Над долинами соприкасанья.
Мне хреново, детка, хреново.
Вновь мелькают в глазах твоих сабли.
Размахнулся рукою суровой
Древний, яростный всадник.
Мне хреново, детка, хреново.
Он погнал меня дикими тропами,
И стреляет мушкет со всей злобой,
И лес дышит галопами.
Мне хреново, детка, хреново.
И тебя не хотят к себе звезды?
Звуки выстрелов снова и снова…
Твои раны серьезны.
Англия будет мне сниться
Глупая женщина! Вздорности!
Дай мне напиться безродности —
Мороком сладостной груди…
Русская женщина! Вскорости
Все отрекутся от родины
Русские люди.
Я беру Марка Аврелия,
Крепко настоенный liqueur,
Старый барометр прочный.
(Глупости! Библия —
Детская книга,
Книга пророчеств о прошлом.)
Я плыву в край диких тавров,
В порт генуэзских развратниц,
К ласковым крымским пескам.
Мимо скалы Гибралтара —
Жаркий, как печка, кораблик,
Клепанный сталью «Тристрам».
(Глупый француз теперь с нами,
Турция точит кинжалы,
Пруссия робко молчит…)
Смрадная русская баня;
Пленница в новенькой шали
Жирные кушает щи.
Водка? у нас называется — whiskey!
Англия править здесь будет,
Англия будет вам сниться.
(Глупая женщина! Risk it!
Русские — на перепутье,
На перепутье — Россия.)
Русские — вовсе не гневные,
Если их выбить из фортов
Зверского долготерпения.
Если призвать миссионеров
И научить, где аорта,
Где — средостение.
(Странная русская ненависть
Быстро сменится покорством
Женственно дышащей груди…)
Но бьет опять артиллерия;
Англия бьется с уродством,
С варварством и словоблудием.
Англия будет мне сниться,
Англия сниться мне будет…
Виски не полнит потери
Крови британских принцев…
Мороком сладостной груди
Дай мне напиться в постели!
