Люди не знают, чего хотят, но не знают об этом
«Говоря о показателях нашей слабости, нельзя забывать, что человек не может решить, что ему нужно. Мы даже в своих фантазиях и желаниях не можем договориться, что именно необходимо, чтобы удовлетворить нас», — писал французский мыслитель 16 века Мишель Монтень.
Это действительно является проблемой, из которой можно сделать политические выводы. Если люди не знают, что им на самом деле нужно, то, возможно, появится тот, кто знает и поведет их в «светлое будущее», вопреки высказанным или невысказанным желаниям людей. Ведь они действительно не знают, чего хотят.
«Вам нужен бесплатный труд, основанный на равенстве людей — без собственности и без эксплуатации», — твердили нам в течение 70 лет. Выяснилось, что никакого равенства нет вообще, и секретари райкома, цеховики, управляющие складами и прокуроры живут в 100 раз лучше нас — рассчитывающих на зарплату. Более того, мы заслуживаем осуждения и презрения за эту нашу «убогость» и «нищету».
Читайте также
«Нам нужны рыночные отношения и демократия», — говорили нам в течение следующих 30-35 лет. Выяснилось, однако, что в результате рыночных отношений богатеют хамы и мошенники, а в результате «демократии» к власти приходят случайные люди, которые приносят стране немало бед и ни к какой демократии не стремятся.
Однако в 20-21 веке также выяснилось, что люди не только не знают, чего хотят, но и, так сказать, не знают, что они не знают. И это является результатом многолетнего процесса разложения личности. «Человек, как абсолютная ценность, с его неисчезающими чертами и уникальным знанием… этот человек отсутствует, он мертв, он улетел из нашей функциональной вселенной», — писал почти через 4 века после Монтеня другой француз — Жан Бодрийяр. А что приходит ему на смену? Согласно Бодрийяру, «индустриальное производство различий», искусственное разнообразие моделей. Производится 100 видов автомобилей одной марки, или 100 оттенков краски для волос, которые якобы соответствуют «личному» вкусу каждого.
Большинство исследователей считают, что эта эпоха началась в 1914 году, когда разразилась Первая мировая война. Согласно этой точке зрения, из-за массовой бойни стало ясно, что человек, как проект, себя не оправдал, и в это время началась история масс. Если это так, то феномен «социальных сетей» является крайним выражением «эпохи масс», начавшейся около 100 лет назад. Эти сети, кажется, объединяют людей, но на самом деле они разделяют, фрагментируют, общества.
Для того чтобы понять, как это происходит, необходимо различать так называемый «деонтологический» и утилитарный подходы. В одном случае выдвигается один принцип (как правило, содержащий нравственную составляющую), который нельзя нарушать никогда и ни при каких обстоятельствах. В другом случае критерий следующий: осчастливить как можно больше людей, подсчитать, скольким людям принесет пользу то или иное действие. Принцип объединяет людей, стремление к счастью — разъединяет.
Приведу примитивный пример. Мы решаем: что бы ни случилось, человечину есть нельзя (по крайней мере, в прямом смысле слова). Или начинаем перечислять «исключения», когда можно это сделать. Современное проявление искусственного разнообразия состоит в том, что на основе этих «исключений» создаются 10, 20, 100 формальных или неформальных «фейсбуковских групп». Связь между ними очень слаба, потому что нет принципа, на основе которого это общение должно происходить. Эти группы «варятся» только в своих информационных «пузырях» (или футлярах), и их участники не готовы выслушать мнению других групп. Потому что, повторюсь, консенсуса касательно принципа нет.
Именно так обеспечивается искусственное разнообразие в случае массового потребления, что способствует фрагментации общества. И, разве из этого не следует, что люди в конечном счете не понимают, чего они хотят?
Арам АБРАМЯН
