Такова суть «либеральной культурной революции»
«В этом мире никто не желает лучшей жизни для другого – хотят, чтоб ты был в нужде и во власти их сострадания». Так говорит «нарратор» романа Гранта Матевосяна «Ташкент» — человек, от лица которого ведется повествование, или, как раньше его называли литературные критики, «лирический герой».
Этого «героя», конечно, нельзя отождествлять с автором, но, с другой стороны, если писатель такого масштаба излагает какую-либо идею от имени «нарратора», определенный посыл здесь непременно есть. И в данном случае, я думаю, главным посылом является преобразование, водораздел, переход от общинной, «приходской жизни» к персональной, и как неизбежное следствие этого, эгоистическому мировоззрению.
Я считаю, что это был глобальный процесс, который происходил после Второй мировой войны. Причём интересно, что в советской действительности это происходило на фоне прямо противоположных идей «коллективизма», «колхозов», идей, в которые никто не верил, по крайней мере, в Советской Армении того времени (в 1960-е годы).
Читайте также
У нас это эгоцентричное мировоззрение было замаскировано «коммунистическим» лицемерием около 30 лет (1960-1990 гг.), а в последнее десятилетие ХХ века оно проявилось в более вульгарной, неприкрытой форме. Но на Западе то же самое получило свою искреннюю, я бы даже сказал, компактную формулировку, как культ личного, индивидуального «успеха».
Соответственно, смысл жизни человека – быть лично счастливым, и для «полного счастья», представленного на уровне Шуры Балаганова, необходимо «достичь успеха». И самый презираемый человек – неудачник, «лузер». Идеи, конечно, не новы и в том или ином виде встречаются как минимум со времен произведений французских «просветителей».
Но одно дело внедрение либеральных идей в экономическую и политическую жизнь, положительные плоды которого мы пожинаем до сих пор, а другое — «либеральная культурная революция», начавшаяся во второй половине ХХ века. Как и любая революция, она отвергает этические нормы, считающиеся естественными и специфичными для человеческой деятельности.
Миф «Павлика Морозова» о том, что идеология или «классовые инстинкты» важнее семьи, естественных отношений между отцом и сыном, сравним с современным мифом, согласно которому пол человека является чисто сферой субъективных представлений, и как следствие, кроме he и she рекомендуется использовать еще 15 местоимений.
В результате всех этих тектонических изменений у большинства людей, рожденных в XXI веке, сложилась крайне эгоистическая установка: «Мне так нравится», «Мне так надо». Так думает молодежь во всем мире, и политический режим или исторический путь здесь особо роли не играют.
В разных уголках мира «свобода», «права человека» стали чем-то вроде религии (как раньше был «коммунизм»), и эта религия важнее обычных человеческих добродетелей: доброты, честности и, почему бы и нет, образования.
В этой ситуации, я думаю, выиграют те группы, те нации, которые идентифицируют себя как члены определенной, выше личностной, единицы.
Американский политолог Аласдер Макинтайр пишет: «Мы можем поднимать вопрос о свободе, выборе, той или иной практики только в том случае, если чувствуем себя частью какой-то долгой истории, когда мы являемся продолжением какой-то традиции». Книга Макинтайра называется «После добродетели».
Арам АБРАМЯН
Газета «Аравот»
19.12.2023
